— Бывали ли случаи, когда человек не смог работать диктором, не выдержав стресса прямого эфира?
— Нет, такого не было. Люди привыкали, втягивались. Ведь что такое прямой эфир? Это самое яркое проявление телевизионного искусства, оказывающее сильное воздействие на зрителя, который чувствует сиюминутность происходящего. Ловит выражение ваших глаз, волнение диктора и ценит такие моменты. Кстати, в течение долгих лет наши друзья-соперники — кинематографисты и театральные деятели — не признавали телевидение искусством. Для них это был источник передачи произведений искусства на расстояние. Я полтора десятка лет был членом Комитета по Ленинским и Государственным премиям. У нас была скромная секция кино и телевидения, сокращенно КиТ. Сергей Аполлинариевич Герасимов председательствовал, в жюри входили Сергей Бондарчук, Станислав Ростоцкий, Лев Кулиджанов, Алексей Баталов, Вячеслав Тихонов, Андрей Мартынов и другие потрясающие актеры и люди. Но многие из них не признавали телевидение, оно считалось вторым сортом, хотя уже в то время оно снимало серьезные многосерийные фильмы, имевшие огромный успех, — например, «Вечный зов», «Семнадцать мгновений весны». Шла большая и серьезная работа по убеждению наших друзей в том, что телевидение — это искусство.
— Действительно, ведь это немалое искусство — правильно подать сообщение, которое сильно меняет жизнь людей, например, о денежной реформе или других глобальных переменах?
— Кстати, был случай у Анны Шатиловой: она делала сообщение о повышении цен, и в это время что-то со звуком случилось. Все следили за происходящим, затаив дыхание, потому что было ощущение, что случилось страшное. Хотя на самом деле это была чисто техническая накладка...
— О накладках... В фильме Владимира Меньшова «Зависть богов» показан эпизод, когда диктору в прямом эфире пришлось тянуть время, потому что не было текста и принесли его в последнюю минуту. Правда ли, что случай взят из жизни?
— Действительно так. У меня в гостях был Владимир Валентинович Меньшов, и мы с женой ему рассказывали всякие истории, в том числе этот эпизод. Это было, когда мы соревновались с нашими братьями-друзьями с радио — кто раньше выйдет в эфир. Если мы выходили на две минуты раньше — это был прорыв!
В то время мы получали сообщения ТАСС по телетайпу. И вот идет сообщение, уже пришли четыре части из шести, в каждой по 12—14 строчек. Выпускающий Юрий Владеев говорит: «Слушай, старик, давай рискнем, на две минуты обойдем радио». Я говорю: «Давай, а где пятая и шестая части?» — «Сейчас придут, я поднесу». Иду в эфир. А дело было на Шаболовке в маленькой студии, заставленной осветительными приборами и камерами. Читаю и жду, когда же принесут оставшиеся части текста. Уже идет четвертая часть, я замедляю темп, у меня выступает холодный пот. В тот момент я вспомнил Юрия Борисовича Левитана, который в этом случае вышел бы из положения, сказав: «Повторяю!» И начал бы читать снова. И только я уже подготовился к тому, чтобы сказать эту сакраментальную фразу, как вижу Юру, который ползет, держа в зубах листок с текстом и пробираясь, чтобы не задеть аппаратуру. Прямо из зубов у него я вынул бумагу и продолжил читать. Но это оказалась пятая часть, а ведь нужна еще и шестая! Самое главное-то заключалось именно в ней! Юра Владеев все-таки успел ее принести! Все счастливо закончилось, но стресс колоссальный.
У нас был замечательный директор — Георгий Александрович Иванов. Очень тонко чувствовал всякую фальшь и остро на нее реагировал. После эфира он подошел ко мне: «А почему вы сделали такую паузу?» Говорю: «Георгий Александрович, так ведь там новая мысль начиналась. Я и замедлил, чтобы это подчеркнуть». — «Ага… Зато на две минуты раньше радио вышли, это хорошо». Все усек, но ни слова не сказал.
А ведь часто бывало, что мы сами узнавали содержание сообщения, зачитывая его зрителям. Так было, когда пришло известие об убийстве Кеннеди. Мы с Бодровой находились в эфире, и впервые за то время, что я работал, приносили текст прямо с телетайпа. Я прочитал сообщение о том, что на президента США Кеннеди совершено покушение в Далласе, он ранен, его срочно отправили в госпиталь. В это время редактор подполз к Нонне Викторовне с сообщением о том, что Кеннеди скончался в госпитале. То же самое было, когда погиб Юрий Алексеевич Гагарин. Это самое страшное, что может быть в эфире: когда вам приносят такие новости, а вы не подготовлены...
Бывали и курьезные случаи. В середине 60-х я ушел в отпуск, вернулся, а вечером мне предстояло читать новости. Речь шла о впервые запущенном спутнике «Эхо-2». Тот же Юра Владеев приносит мне сообщение. Смотрю: «Эхо-2», «РПТП-2». Думаю, что это? Наверное, полное название спутника. Читаю и раз 15 повторяю: спутник «Эхо-2» РПТП-2. Потом чувствую: что-то не то... Прихожу на выпуск — все лежат от хохота. Говорят: «Прости, но пока ты был в отпуске, вышло новое условное обозначение в ТАСС: РПТ — это репетиция, П — это повтор цифры, короче — РПТП — это повтор цифры…»