— Неужели милиция так билась за честь мундира?
— Как выяснилось позже, не только милиция — едва ли не все, как сейчас говорят, силовики. В следственном управлении ГУВД Московской области, куда передали дело Олега, была создана следственная бригада во главе со старшим следователем Степановой, которая начала вести дело так, чтобы дискредитировать меня и моего подзащитного. После моих жалоб в вышестоящие органы в Прокуратуре РСФСР была создана большая бригада во главе со следователем из Нижнего Тагила Коротаевым, известным своим антисемитизмом. Он не скрывал своей задачи — уничтожить «жидомасонскую Московскую коллегию адвокатов». И пошло-поехало.
— Неужели из-за вашей принципиальности ополчились на всех адвокатов?
— Да, в Московской юридической консультации № 1, где я работал, было изъято по протоколу 208 моих регистрационных карточек по уголовным делам за последние шесть лет. Там были адреса моих подзащитных и клиентов. На самом деле изъяли много больше, но без протокола. Далее они попытались собирать на меня компромат, «окружая» моих коллег-адвокатов. Мой конфликт с МВД, связанный с делом Олега, уже заходил слишком далеко и грозил крупными неприятностями для Московской коллегии адвокатов. Было заведено дело «О фактах злоупотреблений и нарушений законности в Московской городской коллегии адвокатов». Я решил действовать. Написал жалобы в различные инстанции, связался с журналистами «Литературной газеты» и «Правды», где потом появились первые публикации об этом деле.
По моим разведданным, все усилия дополнительного следствия теперь были направлены на изыскание доказательств алиби брата Аллы и особенно зятя убитого — Витюхина. Тот почти не врал, когда говорил о своем отце — генерале МВД. Отец был, правда, не генералом, а полковником МВД и занимал должность заместителя начальника Главного управления материально-технического обеспечения министерства. От него зависели все региональные и местные органы МВД, в том числе и ГУВД Московской области, которое занималось делом Олега. Появились новые показания Витюхина и его жены, согласно которым они оба в день совершения преступления выехали с утра из Щелкова в Москву, чтобы купить дочери зимнее пальто. Возникло заключение экспертa — инструктора местной школы водителей — о том, что Олег может самостоятельно управлять автомобилем, после того как подозреваемый совместно с этим инструктором проехал по периметру двора Щелковского УВД.
— То есть вы вновь из адвоката едва не превратились в обвиняемого?
— В общем-то да. Сначала я получил официальную повестку о назначении дела к рассмотрению в суде, а примерно через неделю пришла повестка из Прокуратуры РСФСР — явиться для допроса в качестве свидетеля по делу о злоупотреблениях и нарушениях законности в МГКА. Самое пикантное в том, что на допрос меня вызывали в тот же день и в тот же час, когда в суде было назначено дело Олега Ш. К тому времени за мной уже было установлено наружное наблюдение, телефон прослушивался, и даже в моем автомобиле умудрились поставить «жучок». Возникло подозрение, что к моему делу уже подключили КГБ. Но в таком случае это было связано еще и с моими встречами с иностранцами, которые иногда привозили мне письма от дочери из Германии. Тем более что я нарочно по телефону открытым текстом поведал ей о своих новых заботах и даже переслал некоторые свои жалобы по делу, чтобы она пустила их в ход при необходимости через Amnesty International, международным членом которой я был. Но передо мной встала дилемма: куда же мне идти в день начала процесса Олега — в суд или на допрос к Коротаеву? Если я не явлюсь в суд, то дам повод для обвинения меня в срыве процесса. А если не явлюсь в прокуратуру, дам основания обвинить меня в уклонении от явки к следователю. И я решил явиться в суд пораньше и сразу же заявить ходатайство — отложить дело в связи с необходимостью моей явки в прокуратуру. Судья долго разговаривал по телефону и, вернувшись в зал, объявил, что заседание продолжается, а мне следует явиться в прокуратуру в восемнадцать часов.