Паровозы тоже люди
Театр марионеток Резо Габриадзе в Москве не в первый раз вызывает ажиотаж. В «Студии театрального искусства» он показывает знаменитые «Рамону» и «Сталинград». «Рамона» — трагическая история любви двух паровозов в послевоенном СССР. Габриадзе цитирует Киплинга: «Если не считать судовой машины, локомотив — самое чувствительное создание человеческих рук». Главные роли в спектаклях озвучивают Лия Ахеджакова, Чулпан Хаматова, Сергей Гармаш и другие замечательные артисты. С 2 по 11 ноября.
Дважды виртуоз
Pat Martino Trio впервые дает концерты в России. Лидер группы легендарный гитарист Пэт Мартино покинул десятый класс ради музыкальной карьеры. Почти сразу его признали виртуозом, и он подписал контракт с лейблом Prestige Records в возрасте 20 лет. После операции на головном мозге и амнезии ему пришлось заново учиться играть на гитаре. Тем не менее такие альбомы Мартино, как Strings!, Desperado, El Hombre, Baiyina, считаются классикой психоделического гитарного джаза. Эталонным звучанием его инструмента столичные меломаны смогут насладиться в Клубе Игоря Бутмана на Чистых Прудах с 31 октября по 3 ноября.
Не выражаться, блин! / Искусство и культура / Художественный дневник / Что в итоге
Не выражаться, блин!
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Что в итоге
Государственная Дума (если кто забыл, то место, которым страна думает) продолжает последовательно бороться с человеческими пороками и слабостями — по всему списку грехов. Вслед за винопитием и табакокурением пришел черед сквернословия — вот-вот примут соответствующий закон. За удовольствие публично выругаться со средства массовой так называемой информации теперь могут стрясти аж двести штук штрафа за одно дурное слово. Круто. Есть вероятность, что теперь все телевизионные программы вместо диалогов — пока только ментовские сериалы — будут пищать, придавленные нравственностью, а произносимыми останутся лишь некоторые глаголы. Страницы газет и журналов, особенно молодежных, покроются многоточиями, скрывающими по крайней мере одну букву из трех или пяти.
Дело хорошее. А то совсем уж свинство какое-то. Подрастающее поколение начинает говорить матом раньше, чем просто говорить. В сочетании с интернетовским сленгом ругательства добивают уже и без того покойный русский язык. Да и просто тошнит — стоишь в вагоне метро, а рядом четырнадцатилетние девочки употребляют такие словосочетания, какие когда-то впервые услышал на действительной от старшины. Понятно, что научились они этому от СМИ. Надо бить рублем, такой-то пачкой чувствительно будет.
А теперь воспоминание: раньше мат назывался деликатно, но точно: «нецензурные слова и выражения». Так было всегда — до тех пор, пока была цензура. Теперь то же самое называется «обсценная лексика». Применяется это ученое определение в основном при разборе современных художественных текстов (с них, кстати, вся эта свободная и могучая речь и началась). Но столь элегантное название пошло в народ только тогда, когда исчезла цензура — а вместе с ней и понятие «нецензурного». Свобода приходит нагая — это старое выражение, в его справедливости мы убедились давно. Но как-то не сразу поняли, что свобода еще и лается, как сапожник. И ничто, кроме цензуры, этот бурный поток не остановит. Можно брать по миллиону за каждое гадкое слово, но решить проблему все равно не удастся: свободные граждане, а вслед за ними — не наоборот! — эфир, экран и так далее будут изъясняться, как хотят. Непечатных слов больше нет — все печатные. Заборной брани больше нет — граффити скрывает все. А старая шутка про забор и то, что на нем написано, уже не имеет никакого отношения к забору — написано в модном романе. К слову повторю: с худлита все и начиналось, творцы, как им положено, нарушали табу. Посочувствуйте сочинителям, братцы, — нам уже нечего нарушать, белл леттр скоро накроется известно чем.