— Ваш отец знал свою бабушку, жену писателя?
— Очень хорошо знал, он же родился в 1908 году. Бабушка ему благоволила еще и потому, что он родился в один день с дедом — Федором Михайловичем, и Анна Григорьевна считала, что душа деда переселилась во внука. Отец говорил, что бабушка была очень добрая, очень любила внуков — его и брата, даже читала им из своих воспоминаний о писателе. Она много рассказывала про деда, но отец потом мне ничего не говорил — опасно было признаваться в своем родстве с «архискверным» Достоевским, «реакционным писателем», книги которого были под запретом.
— Но представление о Достоевском в каких-то домашних преданиях, рассказах существует?
— Да, вот моя жена считает, что я — вылитый Федор Михайлович по характеру. Она мне всегда открывает воспоминания Анны Григорьевны и говорит: вот, смотри, ты такой же! Я такой же вспыльчивый, раздражительный, желающий, чтобы все было по-моему. Но отходчивый, незлопамятный. И жизнерадостный!
— Это Достоевский-то жизнерадостный?
— Ну конечно! Это обычная ошибка многих поклонников писателя, считающих, что он, мол, был мрачным и больным. Ничего подобного! Есть целая книга Оскара фон Шульца из Финляндии, она так и называется — «Светлый, жизнерадостный Достоевский». Он подтверждает это, ссылаясь на письма писателя, на воспоминания о нем современников и Анны Григорьевны.
— Вы сохранили какие-то личные вещи Достоевского, которые были дороги ему, семье, какие-то реликвии?
— Практически ничего не осталось, потери начались еще при жизни Достоевского и Анны Григорьевны. Они же не имели собственной недвижимости в Петербурге, все время снимали жилье. А на лето ездили в Старую Руссу и сдавали свою городскую мебель на склад, чтобы осенью перевезти ее на ту квартиру, где поселятся. А склады горели. Фактически к 1917 году из вещей сохранились только те, что оставались в Старой Руссе. Но большевики, когда пришли к власти, раздали их по разным казенным учреждениям. Сохранилось совсем немного рукописей, писем — часть архива спас Федор Федорович, вывез его из Крыма, чуть не попав под пули большевиков. А дочь писателя Люба, к сожалению, выбросила чемодан с рукописями и письмами отца — дом в Старой Руссе весной залило половодьем, чемодан с бумагами оставался на первом этаже. Люба написала матери в Ялту, что бумаги совершенно размокли и она их выбросила. Глупость, конечно, полная — надо было просушить, а не выбрасывать. Маленькая библиотека, которую собирал Федор Федорович и сохранил мой отец, сгорела во время блокады.
— Как же тогда собирался музей в Петербурге?
— Буквально всем миром. В музее несколько вещей действительно мемориальных, а остальное... Спасибо жителям Ленинграда, откликнувшимся на призыв сотрудников музея, который открыли к 150-летию со дня рождения писателя в 1971 году. В Доме книги на Невском тогда висел большой плакат, мол, в нашем городе открывается наконец-то музей Достоевского, и, если есть вещи того времени, не пожалейте для музея. И ленинградцы откликнулись — благодаря их пожертвованиям в музее появились подлинные предметы того времени.
— Слышала, что вы всю жизнь водили трамвай...
— Да я из своих 66 лет только восемь водил трамвай! Высшего образования у меня нет, правда. Но это моя принципиальная позиция. Думаю, гены сработали: Федор Михайлович хоть и окончил военное училище, но совсем недолго прослужил по специальности. А его сын Федор Федорович, мой дед, вообще не работал, больше интересовался лошадями и скачками. Я хотел войти в гущу жизни, набраться всяких умений. Зато на сегодняшний день у меня 23 профессии и специальности: вагоновожатый, алмазчик — я корундовым резцом резал хрусталь, монтер, макетчик, шофер. Умею работать с деревом, металлом.
— Раз уж заговорили о генетике, признавайтесь — вы и в карты играете?
— Я картежник по генам, но давлю это в себе. В молодости с друзьями иногда всю ночь в преферанс играли на копеечку. Заводился иногда, до последнего продувался. А потом попал в настоящую атмосферу игры — меня в 1997 году привезли в Баден-Баден, как героя документального фильма Би-би-си, который назывался «Через сто лет по следам Достоевского». Снимали днем, когда нет игры. Нам дали массовку, крупье, все было очень похоже.