Кремлевский романс / Политика и экономика / Спецпроект
Кремлевский романс
/ Политика и экономика / Спецпроект
Вячеслав Костиков — о том, как Высоцкий решал квартирный вопрос, а Солженицын с Ельциным — курильский, о романе с президентом, стоившем дипломатической карьеры, о секретном дневнике из сталинского сейфа и ностальгических посиделках на главном государственном флаге СССР, а также о том, как папу Иоанна Павла II не узнали его собственные кардиналы
Из тихой гавани литературного сочинительства бурные волны новой России перебросили Вячеслава Костикова на влиятельный пост пресс-секретаря первого президента Бориса Ельцина. Причем пик его кремлевской карьеры пришелся на самые острые и памятные события двадцатилетней давности — 1993 год.
— В Кремль, Вячеслав Васильевич, попали, конечно, по знакомству?
— Ну как в России без этого! Борису Николаевичу меня порекомендовал министр печати Михаил Полторанин. Он был очень дружен с Ельциным, которого знал еще со времен его работы в московском горкоме. А мы с Михаилом Никифоровичем до этого трудились вместе в Агентстве печати «Новости». И позднее иногда вместе пили чай. Помогла и уже устойчивая к тому времени репутация, заработанная на статьях в гремевшем тогда «Огоньке» Виталия Коротича.
Но первую «демократическую инфекцию» я подхватил задолго до этого, в Париже во время длительной — в общей сложности 12 лет — работы в Секретариате ЮНЕСКО. Окунулся в закрытый тогда для советского человека мир русской эмиграции, познакомился с самиздатовской литературой. Стал завсегдатаем знаменитого в ту пору магазина русской книги издательства «ИМКА-Пресс» в Латинском квартале. Позднее стал собирать эмигрантские книги, документы. Все это впоследствии влилось в книгу «Не будем проклинать изгнанье... (Пути и судьбы русской эмиграции)». Первое издание вышло 100-тысячным тиражом в 1990 году. На сломе горбачевской оттепели. Это был, пожалуй, первый откровенный разговор о русской эмиграции.
— Как вас встретила эмигрантская среда?
— Вхождение было сложным. К homo soveticus эмигранты относились с большим недоверием: полагали, что если кто-то идет с ними на контакт, то это либо стукач, либо сотрудник КГБ. Во многом они были правы. Мне помогла московская дружба с очень известным в те годы публицистом и писателем Евгением Богатом. Он тоже занимался эмиграцией, интересовался масонством. Он и дал мне рекомендательное письмо к очень влиятельному в эмиграции человеку, председателю Русского офицерского морского собрания Николаю Павловичу Остелецкому. Остелецкий обладал своеобразной исторической аурой: потомок знаменитой флотской семьи. Во время Второй мировой летал на английских бомбардировщиках. Кстати, Андреевский флаг c «Императрицы Марии» я по его просьбе перевез в Севастополь. Он и поныне там в Морском музее.
— Дружба с эмигрантами не повредила карьере?
— Чуть было не погубила. Советская контрразведка в Париже была весьма активна. И мои связи быстро засекли. Дело могло закончиться печально: речь практически шла о том, чтобы меня отозвать в Москву. Спасло то, что постоянным представителем СССР при ЮНЕСКО был Александр Сергеевич Пирадов, зять Громыко. Человек широких взглядов, светский, компанейский. И у меня с ним сложились хорошие, почти товарищеские отношения на фоне моего увлечения гитарой.
— Да, вы ведь поете и еще сочиняете.
— Это целая история. Бренчать на гитаре меня научила мама. Пел на уровне «рязанских страданий». Мама-то из рязанских! Все изменилось после знакомства с Владимиром Высоцким. Дело в том, что, уезжая в 1972 году в Париж, я умудрился сдать ему квартиру. И не просто ему, а вместе с Мариной Влади. Признаться, я был в сомнениях: сдавать — не сдавать. У Володи в то время была репутация бесшабашного барда. Говорили, что шибко попивает. Но для разговора приехал он сам, потом вместе с Мариной… Ну как было устоять! Тем более что мне позвонили из Моссовета, некий покровитель и почитатель попросил за него. Словом, мы сдались вместе с квартирой. Сдали совершенно за гроши, просто чтобы платили за коммуналку. И по сей день в квартиру иногда стучат подростки: «А правда, что здесь жил Высоцкий?»