— Насчет «Испытания» какие у вас планы?
— Это уже серьезная ретродрама. Дорогая, сложная. И, казалось бы, она имеет меньший потенциал привлечь ту публику, которая сегодня ходит в кино. Структура аудитории некоторых фильмов не так проста, как мы обычно себе представляем. У нас есть пример, правда, семилетней давности, когда тоже серьезная ретродрама того же режиссера Павла Чухрая «Водитель для Веры» собрала 2,6 миллиона долларов — на сегодняшний день цифра более чем скромная. А вот сборы на каждую копию были больше 20 тысяч долларов, что даже по нынешним меркам очень неплохо. Залов-то было меньше, и зрители на российское кино ходили неохотно. Сегодня ситуация другая. «Высоцкий» ведь не попкорн-комедия, а зритель тем не менее пошел. Поэтому я рассчитываю, что «Испытание» тоже будет способно собрать серьезную кассу.
— Это про испытание водородной бомбы?
— Ничего подобного. Это история про молодых людей — о первой любви московского парнишки и казахской девочки, которая случилась в августе 53-го года в Казахстане, как раз когда там проходили испытания водородной бомбы, так называемой сахаровской. У нас есть еще другое рабочее название — «Москва-400». Так условно обозначали Семипалатинский полигон. С одной стороны, оно лучше «Испытания». С другой — напишешь на афише «Москва-400», а что это такое, будет непонятно. Поэтому мы пока размышляем над названием, время есть.
— Можно ли назвать ваш бизнес успешным? Есть профит у «ПРОФИТа»?
— Бизнес в этой замечательной сфере сложный, а не успешный. Это шутка. Наша компания занимается и кино-, и телепроизводством. Если эти два направления сбалансированы, то можно говорить об успешности.
— Иначе говоря, телевидение подкармливает кино, да? А от кино есть хоть какой-то навар?
— Бывает, но редко. Рентабельность большинства российских кинопроектов вещь эфемерная. Тут необходимо учитывать господдержку, деньги, которые не нужно возвращать инвестору. Точнее, надо вернуть небольшую часть средств, выделенных Фондом поддержки отечественной кинематографии, а именно пять процентов от доли в бюджете фильма. Если в бюджете фильма, скажем, 50 процентов господдержки, то на самом деле это не 5 процентов от дохода, а соответственно 2,5.
— И что отражают эти проценты?
— Они отражают реальное положение дел в отрасли, которая нуждается в дотациях. Когда три года назад была проведена реформа господдержки и создан фонд, перед компаниями, так называемыми лидерами индустрии, поставили довольно сложную задачу. Мы должны запустить механизм производства фильмов кассовых, коммерчески привлекательных для зрителя, чтобы поднять долю российского кино в общих кассовых сборах по стране. Производство таких фильмов должно стать системным, долговременным, тогда и будем говорить о рентабельности. Однако все ждут результатов реформы немедленно. В этом случае вспоминается Остап Бендер с его великой фразой: я бы взял частями, но мне нужно все и сейчас. Деньги фонда были перечислены в компании во второй половине 2010 года. А кинопроизводство устроено таким образом, что нельзя щелкнуть пальчиком, как факир, и тут же появится у каждой компании несколько фильмов — крупнобюджетных, при этом выдающихся да еще и принесших большую кассу.
— А что мешает-то?
— До начала реформы кинокомпании в России практически не занимались долгосрочным планированием производства. И уж тем более почти никто не рисковал замахнуться на крупнобюджетные проекты. Конечно, драму с двумя артистами в главных ролях и с понятной историей легко можно превратить в качественный продукт. При работе с остросюжетной драматургией, сложнопостановочными сценами, компьютерной графикой продюсеры рискуют больше. Но мы не удивляемся, когда в Штатах проваливаются стомиллионные блокбастеры. Говорим: ну да, бывает. А другой такой же попал в точку и собрал гигантскую кассу. Тоже бывает. У нас все то же самое, за исключением того, что стомиллионных бюджетов нет.
— Реформа вызвала много обид у тех продюсеров, которые не вошли в список лидеров отрасли. Когда станет ясно, что она дала нашему кино?
— На мой взгляд, реальным будет срок четыре-пять лет. Большие фильмы делаются долго. Недавний пример: в конце прошлого года был серьезный успех у «Высоцкого». Так коллеги занимались этим проектом пять лет.
— Ну, знаете, если каждый проект столько станут высиживать!
— А кто говорит, что каждый? Производство среднебюджетных или малобюджетных картин как шло, так и идет. Если есть хорошая история, недорогая, почему же ее не сделать. Но при запуске реформы речь шла о том, что у касс зрители активно голосовали против российского кино как такового. И эту ситуацию надо было переломить. Сегодня бокс-офис показывает, что зритель уже не шарахается, услышав, что фильм российский. Пример? Пожалуйста. Вот вышел осенью третий «Бой с тенью» с хорошим результатом. Это при том, что он стоял в прокате рядом с голливудскими «Сумерками», в ситуации жесткой конкуренции. С одной стороны — мировой хит, все тинейджеры дрожат от нетерпения увидеть очередное продолжение и покупают билеты заранее, а с другой — тоже франшиза, но российская. В итоге наш фильм собрал всего примерно в два раза меньше.