Интервьюерами работают в основном женщины. Ведь если, скажем, в дверь стучится мужчина среднего или молодого возраста, то вероятность того, что ему откроют, ниже. Все интервьюеры — внештатники и, как правило, работают не на одну фирму, а на несколько.
Это метод поквартирный, а есть еще телефонный и через Интернет. У каждого свои достоинства и недостатки. Телефонные опросы на селе делать не получается — там по-прежнему низкий уровень телефонизации, а по мобильным телефонам нет открытых баз, да и люди на звонки на мобильный с вопросами отвечают не слишком активно. Что касается интернет-опросов, то у нас этот метод пока в зачаточном состоянии, ведь уровень проникновения Интернета все еще довольно низок, около 40 процентов. Хотя и в России уже проводятся такие опросы среди специальных групп, скажем, владельцев дорогих автомобилей. Существуют компании-провайдеры, собирающие базы потенциальных участников и мотивирующие их принимать участие. Они предоставляют эти мощности компаниям, которые хотят кого-то о чем-то спросить.
— Респонденты охотно идут на контакт?
— Чем меньше населенный пункт, тем охотнее. В Москве сложнее всего: реже открывают двери, везде домофоны, злобные консьержки и так далее. В элитные дома и загородные поселки вообще не зайдешь — там КПП, охрана. Поэтому из наших опросов естественным образом выпадают самые верхние категории и самые низшие.
— Интервьюеры, скажем, могут сами, на коленке, анкеты заполнить?
— Конечно, могут. Но для предотвращения этого есть своя система контроля. Первое правило — тщательный подбор людей. Например, студентов неохотно берем, у них ответственности маловато, опыта тоже. Второе: в каждом опросе есть специальные вопросы-ловушки, по которым можно установить, действительно ли проводился опрос. Есть и телефонный контроль: интервьюер обязательно должен предупредить респондента, что ему будут звонить, проверять факт интервью, и взять номер его телефона. Одни компании по пять процентов обзванивают, кто-то десять, мы — пятнадцать, а если заподозрим, что что-то сделано на коленке, то и сто процентов можем обзвонить.
— Но данные Росстата, на основе которых вы делаете общенациональную выборку, величают «большой ложью»...
— Лишь ленивый не пинает Росстат, но они делают, что могут. У нас, например, перепись добровольная, а в большинстве стран, в том числе западных, — обязательная, уклонение от участия в ней карается штрафом. Ведь если собраны кривые статданные, то и, допустим, решения по бюджету, основанные на них, тоже будут хромать… Как участник рабочей группы Росстата по опубликованию итогов последней переписи могу засвидетельствовать, что по стране в целом она прошла значительно лучше, чем предыдущая в 2002 году. Но вот в столице она прошла хуже, и главная проблема — в неадекватном финансировании. Были выделены практически одинаковые средства на оплату переписчиков в провинции и в Москве. Если для глубинки это была приличная сумма, то для Москвы — скорее мелочь, карманные деньги. Поэтому данные в основном собирались по так называемым домовым книгам, без контакта с переписываемыми.
— Вопрос на засыпку: для чего открывают данные соцопросов?
— Во-первых, девяносто пять процентов опросов не имеет смысла закрывать. Они совершенно неопасны ни для кого. Ничто не рухнет, если эту информацию предать гласности. Так что у нас информационная политика такая: разрешено все, что не запрещено. Мы публикуем все, кроме того, что по каким-то причинам публиковать не следует. Почему не следует? Как правило, коммерческие заказчики запрещают все публиковать, некоммерческие разрешают все, а государственные порой просят кое-что публиковать с некоторым сроком давности, который, впрочем, довольно быстро истекает.
Во-вторых, опросы нельзя закрыть просто потому, что они уже однажды появились: люди приобрели вкус, и закрыть опросы уже невозможно. Это как ящик Пандоры: когда-то их не было — а теперь ящик открыт, и его уже не закроешь. Все равно появятся люди, команды, компании, которые будут делать это, но, возможно, не так профессионально. Пример: в ходе последнего выборного цикла появилось большое количество «независимых гражданских проектов», групп, которые попытались проводить опросы, не имея для этого ни знаний, ни ресурсов, а только большое желание и «революционное чутье». Например, «Гражданин Социолог». Это был просто дикий трэш с точки зрения методологии, но очень уж хотелось ребятам показать: вот они, настоящие, народные, честные опросы! Между тем результаты опроса просто не могут быть честными или нечестными, если они получены с нарушением методологии. Они в этом случае ничтожны и неинтересны. Это как в суде: если вы получили доказательства с нарушением процессуальных норм, то ваши доказательства даже не рассматриваются.