Не желая признавать, что опустились до столь «плебейского» жанра, как политический театр, режиссеры относят к нему все социально заостренное. Так есть ли все-таки какие-то четкие границы у понятия «политический театр»? Есть ли родословная, в которую можно вписать наследников? Есть ли, в конце концов, хоть какие-то традиции?
Классиками политического театра считаются Эрвин Пискатор, Эрнст Буш и Бертольт Брехт. Их идеалы были коммунистическими, а спектакли откровенно пропагандистскими. Но большие художники, ведомые «энергией заблуждения», создали новую эстетику. Их находками пользуются по сей день и те, кто не разделяет их взглядов. И современники ценили в них не только публицистов. Когда театр «Фольксбюне» отрекся от спектакля Пискатора «Буря над Готландом», в финале которого над сценой загоралась красная пятиконечная звезда, письмо протеста подписали 42 деятеля культуры, и среди них Томас Манн, Генрих Манн, Лион Фейхтвангер. Нынешний «политический» театр не соберет подобных людей под свои знамена — потому что на знаменах лишь одно слово «протест». Кстати, на этот левый протест ответа справа практически нет, если не считать спектакль «Демгородок» по Полякову в Театре имени Рубена Симонова. Но большое искусство не рождается на волне одного только протеста, да и в политической сфере оппозиция, порой убедительная в своих лозунгах против, не находит лозунгов за. Вот потому и нет у нас вдохновенного политического театра. Политизация нашего театра очевидна, сомнения вызывает только качество этого театра.
Важнейшее из искусств
Кино — самая отзывчивая на политику сфера. Именно по нему легче всего проследить, как далеко зашла политизация культуры.
Тот же Голливуд — это весомая часть международной и внутренней политики США. Именно по его продукции, как по эталонному метру, можно сверять многие растворенные в воздухе тенденции. Причем, как это ни странно для демократической страны, все кино США работает на имидж отечества. И номинированная в этом году на «Золотой глобус» и «Оскар» предвыборная политдрама Джорджа Клуни «Мартовские иды». И основанный на реальных событиях фарс «Грязная кампания за честные выборы». И «Диктатор» с Сашей Бэроном Коэном в заглавной роли — острая сатира на то, как США несут африканским народам демократию. Американский ура-патриотизм от этого не чахнет, а только растет. Если учесть, с каким успехом идут американские фильмы в России, нетрудно понять, какого рода политизация сильнее всего влияет на нашего кинозрителя.
Политическое оружие Европы — кинофестивали. В этом смысле среди них лидирует Берлин, чутко реагирующий на первые полосы газет. В этом году «Золотого медведя» получила картина братьев Тавиани «Цезарь должен умереть», в которой Шекспира разыгрывают в тюремном театре уголовники, но выглядит это явной аллюзией войны в Ливии и убийства Каддафи. А героем года стал изолированный от мира иранский режиссер Джафар Панахи, для которого вот уже два года символически ставят почетный стул на главных кинофорумах. Европарламент присудил ему Премию имени Сахарова.
У нас же все особенное, в том числе и политическое кино. Государство, которое практически полностью содержит отечественную киноиндустрию, долго стеснялось прямого политического госзаказа. В результате военный конфликт 2008 года на осетино-грузинской границе оперативно откомментировали американцы чудовищной вампукой «5 дней в августе». А наш более приличный и по замыслу, и по реализации «Август. Восьмого» вышел только в этом году, не оправдав бюджет в 19 миллионов долларов. При этом он вызвал негативную реакцию и ряд чисто политических запретов в странах СНГ. Ведь «патриот» на территории бывшего СССР остается бранным словом.
Зато наше кино оперативно отреагировало на протестное движение в России. Документальный фильм студентов мастерской Марины Разбежкиной «Зима, уходи!» стал хитом года и желанным гостем крупных фестивалей от Локарно до Амстердама. Только что он был назван событием года и в голосовании по премии кинокритиков «Белый слон». Разбежкина считает, что причина успеха не только в быстром отклике на «повестку дня», но и в выборе героев: «Мы не занимались политикой, мы занимались человеком. Сначала думали, что на первом плане будут те, кто хочет быть героем, — Навальный, Лимонов, Удальцов. Но к ним почти невозможно подойти так близко, как нужно документалистам. Люди первого плана — это рупоры, микрофоны. Они мало чем отличаются от спартаковских болельщиков. Мы решили, что героями станут люди из толпы. Именно они проговаривают эту жизнь в революции». Другой документальный онлайн-проект — «Срок» Павла Костомарова, Александра Расторгуева и Алексея Пивоварова — стал хитом в Сети и в Следственном комитете, действия которого приостановили его выпуск. Даже игровое кино, обычно неспособное к быстрому отклику, успело добавить протестной митинговой актуальности в фильмах Авдотьи Смирновой «Кококо» и Сергея Мокрицкого «День учителя».