— Первую поездку в Норильск помните?
— Ноябрь 97-го года. Гендиректором тогда был Хлопонин. Саша сделал большое дело. Люди ему поверили. Голодный и разъяренный народ пошел за московским мальчиком, пообещавшим, что разрулит ситуацию и вернет долги по зарплате. Чтобы Хлопонин сдержал слово, мне пришлось единственный раз в жизни выдать кредит лично и без гарантий. Саша приехал и говорит: «Нужно пятьдесят миллионов долларов. Не факт, что быстро отдам, но в Норильске полный коллапс. Если вернусь без денег — трындец. Надо проплатить хоть что-нибудь». Мы долго тогда просидели, не закончили разговор в кабинете, продолжили за ужином. По сути, я совершил преступление, приняв важное бизнес-решение исключительно на основании человеческого фактора. Не делал подобного ни до, ни после. Без всякого покрытия выдал Саше сумму, которую он просил. Можно сказать, в никуда! Зато Хлопонин возвратился на комбинат не пустой, привез зарплату… К моменту моего приезда в Норильск ситуацию удалось взять под контроль, хотя проблем хватало. А после дефолта 98-го года на «Норникель» пролился золотой дождь: внутренние долги ведь считались в рублях, они обесценились в пять раз из-за падения курса национальной валюты, сырье же подорожало вдвое. Сказка! Вот для меня, руководившего ОНЭКСИМом, август 98-го стал кошмаром наяву. Еще в пятницу вечером я возглавлял преуспевающий банк с подушкой кэша почти в миллиард долларов, а в понедельник превратился в банкрота с долгом миллиарда в полтора…
— Ну да, ну да… «Стихии неподвластный» ОНЭКСИМ…
— Слоган придумали наши пиарщики. Никто не предполагал, что все рухнет столь масштабно и стремительно. Классический форс-мажор! Последующая реструктуризация стала моей, наверное, самой тяжелой сделкой в жизни. Приходилось работать в обстановке полного недоверия. «Вы все украли! Не врите, будто у вас ничего нет! Верните деньги!» — вот рефрен кредиторов. Встречался с каждым по отдельности, убеждал, объяснял. За несколько лет авторитет банка так окреп, что люди отказывались верить в наше падение. А мы банально подорвались на «Связьинвесте». Ввязались в войну, не обладая достаточными ресурсами. Тут уж или драка до крови, или управление активами. А когда ты вынужден двести с лишним часов провести на допросах по семи уголовным делам, сил и времени на основную работу не остается. Я ходил к следователю через день, как на службу. Едва не схлопотал подписку о невыезде, был на грани, да следак оказался нормальным мужиком…
— Могли посадить?
— Это уж как решил бы справедливый российский суд, но лет на восемь, думаю, мне наскребли бы. Гусинский с Березовским сил и средств не жалели, нагружали конкретно, не давали ничем заниматься, мстя за уведенный из-под носа «Связьинвест». Все позабыли, но рождение телекиллера Доренко началось именно с нас. Он размялся на мне с Потаниным, рисуя на экране яркие таблички и красочно расписывая, как мы довели «Норникель» до ручки. Сустав Примакова и кепка Лужкова возникли много позже... Долбили нас конкретно, а мы лишь отбивались и оправдывались. Битву на два фронта не потянули, вот и получили... За грубую ошибку пришлось заплатить высокую цену. Уголовные дела окончательно закрыли к декабрю 99-го, с долгами ОНЭКСИМа разобрались лишь к июлю 2000-го. Правда, по всем обязательствам…
— Когда у вас охрана появилась, Михаил?
— Году в 92-м. После перехода в банк. Это же считалось модным. Хотя и тогда не воспринимал ребят как телохранителей. Скорее, использовал помощниками по хозчасти: принести спортивную сумку, встретить-проводить девушку… В общественные места никогда не ходил с охраной, оставлял ее на улице перед дискотекой или рестораном. Не понимаю людей, сидящих за столом в окружении автоматчиков. Ну ел бы дома, если так боишься за драгоценную жизнь…