— Помнится, не менее интересной была в 1961 году и французская национальная выставка в Москве.
— Там демонстрировалась живопись Пикассо. Мы знали его только по работам в Пушкинском музее. К тому же французы привезли картины других великолепных мастеров: Манессье, Арпа, Леже… Выставку посетил сам Никита Хрущев. Рассказывали, что перед картиной Пикассо «Женщина на пляже» главный коммунист остановился и долго ее разглядывал. Наконец выдавил из себя: «Как можно рисовать подобное безобразие!»
— Кто был первым иностранцем, купившим ваши картины?
— Первого иностранца привез ко мне домой поэт Игорь Холин. Это была американская журналистка, работавшая в Москве. Американка оделась скромно, машину свою оставила далеко от Савеловского вокзала, в поезде молчала… В общем, они с Игорем доехали до платформы Лианозово без приключений. Журналистка купила за сто рублей картину, осталась довольна и, выбрав еще одну, сказала, что приедет за ней в следующий раз. Больше я ее никогда не видел. Потом выяснилось, что, ободренная успехом первой поездки, американка потеряла бдительность: ей дали возможность сесть в электричку, позволили доехать до станции, дальше которой иностранцам появляться запрещалось, а там благополучно задержали. Не арестовали, а просто заставили вернуться в Москву.
— Примерно в то же время произошла и знаменитая история в Манеже… В 1962 году по случаю тридцатилетней годовщины МОСХ была организована выставка художников, чьи произведения до тех пор не выставлялись. На экспозицию приехал Хрущев.
— Тогда Хрущев со всей большевистской прямотой разразился бранью по поводу «бездарной мазни», выставленной в Манеже. Единственный из художников, кто посмел ему возразить, был Эрнст Неизвестный.
— Но вам в который раз повезло: состоялся персональный вернисаж. Правда, не в России, а на берегах туманного Альбиона.
— В начале 60-х случилось чудо: при планировке будущей «большой Москвы» в нее включили много пригородных районов, в том числе и Лианозово. Поселок стал открытым для иностранцев. Многие покупали мои картинки. Однажды Виктор Луи привез Эрика Эсторика, известного коллекционера и владельца лондонской Grosvenor Gallery. Эсторик приезжал несколько раз и приобрел достаточное количество картин. Я уж и не знал, верить англичанину или нет, но в 1965 году он устроил в Лондоне мой вернисаж. Мной овладело смешанное чувство: не то радость, не то страх.
Моя выставка в Лондоне ни для кого не являлась секретом, о ней передавала Би-би-си. Через некоторое время я получил из Великобритании каталог и газеты с рецензиями. Публикация о вернисаже в коммунистической газете «Дейли уоркер» меня очень ободрила. Медленно, со скрипом, но все-таки сбывались мои мечты. Я писал теперь, что хотел, продавал картинки, появились деньги. Купил за 5600 рублей двухкомнатную кооперативную квартиру на Преображенке. Как бы сейчас воскликнули в России: «Жизнь удалась!» Но мне, как никогда ранее, было обидно работать тайком и видеть, как мои картины уходят, почти не оставляя следа, — либо отправляются за границу, либо оседают в частных советских коллекциях.
— И тогда вы возглавили советское арт-Сопротивление — начали организовывать выставки авангардной живописи своими силами. Помню, Александр Глезер, известный в российской парижской эмиграции коллекционер и галерейщик, назвал вас «Солженицыным от живописи»…
— Ну, это гипербола, не более того. Саша Глезер, однако, сыграл в моей жизни заметную роль. По образованию инженер-нефтяник, а в жизни поэт, он занимался организацией всевозможных выставок, поэтических вечеров. До краев переполненный энергией, Глезер стал инициатором проведения многих шумных вернисажей нонконформистов. А начало им положила моя персональная выставка в клубе «Дружба» на шоссе Энтузиастов в Москве. Народ валом валил на нее. Но, несмотря на присутствие в зале поэтов Евгения Евтушенко и Бориса Слуцкого, иностранных дипломатов, власти грубо закрыли выставку. И тут мне припомнили все!
«Дорогая цена чечевичной похлебки» называлась статья в газете «Советская культура», появившаяся незадолго до этого. Власти запоздало среагировали на мою лондонскую выставку. Все к одному!.. Круг сужался.