В июне я родила, в сентябре в Кремле был какой-то прием, пришла на него, увидела Черномырдина. Подхожу, рапортую: «Родила, хочу в политику». Виктор Степанович: «Ну и отлично, займись малым бизнесом». На том и порешили.
Дальше начались проблемы: давили со всех сторон. У меня было столько кураторов! Вроде бы все поддерживали, но как только дело касалось упрощения процедур лицензирования, сертификации и регистрации в одно окно, а это — хлеб для министерства, меня начинали просто убивать. Помню, кричали: ты еще аборты разреши делать без лицензии! Особенно бесились от того, что я хочу создать кредитные союзы без банковской лицензии для малого бизнеса, как в Италии. Борис Ефимович говорил: «Это же отмывание денег!» В общем, было тяжело, я понимала, что мне нужна помощь самого премьера, иначе каши не сваришь. Но пробиться на прием к Черномырдину я никак не могла. Мне его помощники подсовывали каких-то своих племянников, чтобы я их брала на работу первыми замами — тогда, мол, и получишь «доступ к телу». Это было классической ситуацией. Помню, Починок как-то сидел у него в приемной шесть часов, будучи руководителем налогового ведомства.
Свидания с Черномырдиным я удостоилась лишь в качестве подарка на 8 Марта. Нас, женщин, собрали в Овальном зале Белого дома. Степаныч подходит ко мне, персонально поздравляет. Я говорю: «А подарок?» — «Какой подарок?» Отвечаю: «К вам». Он все понял, говорит: «Приходи прямо сейчас».
Виктор Степанович всех поздравил, чаепитие закончилось, он пошел к себе в кабинет. Подскакиваю и бегу за ним. Уже открываются двери его огромного кабинета, он проходит, а глава аппарата Владимир Бабичев поворачивается ко мне и начинает закрывать дверные створки. Судорожно соображаю, что делать. Начинаю просто кричать: «Виктор Степанович!» Он поворачивается, бросает Бабичеву: «Она со мной». Двери стали медленно открываться. Просто триллер в чистом виде!
А дальше была гениальная история. Я сижу, Черномырдин командует: печенье принесите с чаем. Приносят классические печенюшки и безе, которыми всегда и всех потчевали и в Кремле, и в Белом доме. И сегодня по гуманитарным вопросам приходишь в администрацию президента — а там опять все то же безе и песочное печенье. Ничего за двадцать лет не изменилось. Черномырдин сидит напротив, в глаза не смотрит — взгляд ходит вокруг и мимо. Кто я? Какая-то странная дива, к которой он, конечно, хорошо относился, но своей для него я не была. Я решила: надо срочно стать своей, иначе не договоримся. Вдохнула побольше воздуха и говорю: «Виктор Степанович, я — в жопе!» Он так расслабился сразу! Нормально, свой человек! Спрашивает: «Что, не можешь ко мне попасть?» Отвечаю: «Не могу». Говорит: «А ты приходи и сиди». Возражаю: «Виктор Степанович, тогда я работать не буду успевать». Он: «Что, достали тебя наши пацаны?» Говорю: «Достали, работать не дают». Он обещал помогать, но вскоре его, к сожалению, убрали.
Вообще он был удивительным человеком. Даже будучи премьером, если мы встречались на каком-нибудь приеме, то непременно подходил и говорил: «Вот мой учитель. Она учит меня, что делать с малым бизнесом — я в этом ничего не понимаю». А я была всего лишь председателем маленького госкомитета.
— О дефолте как узнали?
— По факту. Мы тогда семейные деньги потеряли и в «СБС-Агро», и на ГКО. Никто не верит — думают, что все, кто был при власти, были в курсе. Ни фига! В июне мы положили в банк Смоленского семейные деньги, а в августе у нас все грохнулось.
...После дефолта, когда убрали весь кабинет, Борис Николаевич звонил, поздравлял меня с днем рождения. Сказал, что сам он не любит собственные дни рождения. Потом замолчал — держал паузу, ждал, что я что-либо попрошу. Мол, тебя же убрали, чего ты хочешь на день рождения? А я была настолько сдвинута на государственной политике, что сказала: «Борис Николаевич, дефолт, кошмар, нужно серьезно заняться ситуацией!» Он сказал: «Я что-нибудь придумаю» — и повесил трубку. Потом все мне говорили: «Ты что, ненормальная?»
Вот так и горела синим пламенем, а карьерные амбиции были где-то черт знает где. Я была абсолютным романтиком.
— Почему депутаты валили все предложения Кириенко по выходу из кризиса и без проблем принимали то же самое от Евгения Примакова?
— Парламент был чрезвычайно влиятельным и консервативным: коммунисты там имели очень много голосов. Помните ельцинские времена? 8 долларов за баррель! Не 100, даже не 20! Дефолт. Зарплаты платили чашками, поварешками. Едешь из Москвы в Рязань — вдоль дорог расставлены игрушки. Кириенко ассоциировался с ельцинской порослью, с молодой, которую считали повинной в происходящем. А Примаков был свой — и по возрасту, и по темпераменту, и по бэкграунду.