Да и как могло быть иначе? «Событие» и «Лира» поставил один и тот же режиссер, вернее, человек, вовсе не меняющий по случаю свое мировоззрение. Да, он истово продолжает разбираться с историей ХХ века, считая, что она нами не отрефлексирована. Да, он разными красками в разных спектаклях рисует портреты обывателей, вполне нелицеприятные. Он не уверен, что фашизм не продолжает метастазировать, или, напротив, уверен, что продолжает. Его попрекают излишней (?) начитанностью, мол, остается в театре филологом. Но он ведь с текстами играет (!), а мы, неначитанные, на свою беду порой не догоняем и злимся.
В «Событии» ничего не пришлось дописывать, потому как игру ведет сам Набоков, а режиссер как раз догоняет, очень даже, и наслаждается вместе с артистами. Здесь травестирование Чехова, Горького, Достоевского куда тоньше, чем просто пародирование. Для пояснения хочется, точно в толковом словаре, сделать сноску: см. исполнение Александром Семчевым роли Антонины Павловны (sic.) Опояшиной. Травестирование в чистом виде, но никакой тетки Чарлея или, не дай бог, трансвестита. Нежнейшая графоманка, автор «Воскресающего лебедя». Аукнутся и Соленый в так и не появившемся на сцене Барбашине (саркастическая мрачность и любовь к духам), и Чебутыкин, и сестры, конечно. Каждому автору у Набокова свой привет. Сергей Чонишвили, вырисовывая двуличность, а может, и вовсе отсутствие личности, не забывает, что его Трощейкина зовут Алексей Максимович. Нелюбовь к Достоевскому проглядывает в сыщике Барбошине Федора Лаврова: черт-хлыщ не так страшен, как его малюют. К игре с русской литературой добавляется и игра с современным Набокову европейским искусством. Апокалиптический экспрессионизм в сцене именин Опояшиной, гости которой напоминают знаменитый «Крик» Мунка.
Драматург хоть и подтрунивает над Чеховым, но сюжетную канву выстраивает в его духе: люди обедают, а в это время... Герои пьесы проживают всего один день. Любовь (ее с чеховской горечью играет Марина Зудина) называет его самым страшным днем, ее муж Трощейкин — последним. Утром они узнали, что из тюрьмы вышел тот самый Барбашин, который из ревности стрелял в них и пообещал, освободившись, отомстить. День прошел в ожидании. Ружье не выстрелило, к ночи узнали, что он просто сел на поезд и уехал.
Французский переводчик переименовал пьесу в «Катастрофу». Богомолов написал под заголовком: «Драматическое действие, совершающееся в провинциальном немецком городе в 1937 году». Художник Лариса Ломакина «построила» над квартирой Трощейкиных пустынную улицу. На ней мерзнет нищий возле ломбарда, чьи хозяева исчезнут, а на стекле белой краской выведут Jude. Набоков с семьей эмигрирует. И напишет антигитлеровский памфлет «Изобретение Вальса». А ту самую надпись на ломбарде сделает акушерка Элеонара Шнап (Дарья Мороз), одна из гостей Трощейкиных. За ужином она помянет имя своего первого мужа Эссера, созвучное не только одному из сподвижников Гитлера, но и СССР. Так аукается в пьесе год 1937-й. Для кого-то тоже ни к селу, ни к городу...
Она пала... / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга
Она пала...
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Книга
В продаже новый роман Питера Акройда «Падение Трои»
По отношению к британскому писателю Питеру Акройду знаменитая фраза, приписываемая Александру Дюма, — «Я изнасиловал историю, зато у меня от нее были дети» — звучит на редкость уместно. Во всех своих исторических произведениях Акройд неизменно предстает ловким шулером, умелым подтасовщиком фактов, способным при этом виртуозно свести концы с концами и, несмотря ни на что, лучше других воссоздать дух времени. Британский XVI век — эпоха загадочного алхимика и астролога доктора Ди (роман «Дом доктора Ди»), викторианский Лондон — обиталище Джека Потрошителя («Процесс Элизабет Кри»), галантный XVIII век — время короткой жизни поэта Томаса Чаттертона («Чаттертон»). За какой бы период ни брался Акройд, метод его остается неизменным: легкое и вполне приемлемое допущение чуть заметно смещает рамку, превращая реальную историю в форменную фантасмагорию.