— Но наконец пришел энергичный Горбачев...
— Действительно, одно из первых его решений — провести всесоюзное совещание по развитию научно-технического прогресса — было, казалось бы, очень верным. На совещании сделали совершенно правильные акценты на развитие машиностроения как фундамента модернизации всей промышленности, на электронику, химическую промышленность и строительство. Но, увы, инерция старого, затратного механизма в экономике оказалась слишком сильной. Вместо реальных дел в высших эшелонах власти плели интриги. Скажем, однажды Тихонов поручил мне рассмотреть проблему окупаемости инвестиционных средств в стране. Я с энтузиазмом взялся за дело, обратился к экономистам, и уже через месяц мы сделали полный расчет и методику определения эффекта и затрат. Поехали в Совмин. Доклад попал, как обычно, к управляющему делами Смиртюкову, который терпеть не мог ученых и по-своему изложил суть вещей председателю Совмина. Тот в негодовании приказал все пересчитать и не морочить ему голову. Мы пересчитали: получилось то же самое. Тихонов, вместо того чтобы вызвать меня и все прояснить, опять выслушал только Смиртюкова, разгневался и опять потребовал пересчитывать. В третий раз делать этого мы не стали. Поняв, что перегнул палку, Смиртюков позвонил мне и сказал: «Можете не пересчитывать — я спихну дело в архив». Порой накатывало отчаяние, хотелось плюнуть и уйти в отставку, но наутро я вставал с решимостью продолжать попытки что-то изменить.
— Значит, Горбачев вас разочаровал? Но ведь именно при нем вы стали президентом Академии наук СССР...
— Горбачев пытался связать научно-технический прогресс и экономическое развитие страны с политическими преобразованиями, думая изменить облик партии и отстранить ее от управления государством. Речь могла идти только о путях, с помощью которых мы пришли бы к новой структуре общества — деполитизированного, деидеологизированного, демократического. И я полностью разделял эти цели. Но в сложной ситуации, в которой оказалась страна, Горбачев прислушался к силам, которые обещали провести необходимые преобразования за 500 дней. Поверив им, Горбачев попал в ловушку. Нам требовался свой, особый подход к смене экономической и политической системы, невозможно было в одночасье отказаться от всего, что народ создал за многие и многие годы. Идея радикального перехода к новой системе за 500 дней погубила хорошее начало.
Когда на Политбюро приняли решение рекомендовать меня на пост президента АН СССР, радости я не испытал. Но меня поддержал замечательный ученый, мой друг и учитель академик Александров — его мнение оказалось решающим. Сам он решил уйти с этого поста в отставку — его буквально подкосила трагедия в Чернобыле. Я понимал, что на этом посту должен буду если не приумножить, то хотя бы сохранить потенциал академии, укрепить международные связи, чтобы предотвратить массовую эмиграцию ученых за рубеж. Догмы, к которым мы привыкли за много лет, как гири на ногах, тянули вниз. Мы должны были научиться летать. Все шесть лет своего президентства я старался решать нелегкие вопросы. Скажем, как обеспечить социально членов академии после достижения ими пенсионного возраста? Было принято решение создать институт советников, куда попадали члены академии после достижения ими 65 лет только при их желании и в обязательном порядке после 70 лет. При этом они должны были оставить руководящие должности, но продолжали работать в академии и сохраняли все прежние права и социальное обеспечение. Горбачев обещал на Политбюро поддержать меня, заметив, что своими трудами эти люди имеют право на социальное обеспечение до конца дней. На Политбюро прозвучали поправки: предельный возраст действительного члена академии — 75 лет, после достижения этого возраста он остается полноправным членом академии, а президиум может объявить вакансию с целью притока молодых, активных академиков. Когда я прочитал это решение на заседании президиума АН, повисла долгая пауза. Никто не ждал, что такое решение пройдет. Очнувшись от шока, проголосовали единогласно. А через неделю 16 академиков подали заявления о переходе в советники по возрасту. 16 молодых членов президиума мы довыбрали на ближайшем общем собрании. Система омоложения академии, а затем и руководства академических институтов была хорошим начинанием. Были и другие планы, однако осуществлять их становилось все труднее. В стране росло политическое напряжение. Вскоре стало ясно, что СССР больше нет.