Вряд ли в России сыщешь другого политика, который бы прошел практически все ступени политической карьеры, причем всего за тринадцать лет. Ирина Хакамада, стартовав как депутат-одномандатник и яростный защитник малого бизнеса, умудрилась побывать и партлидером, и вице-спикером, и министром, и даже кандидатом в президенты. Оттого и разговор вышел долгим, главным образом об изнанке истории, связанной с пришествием либералов в легальную политику, и причинах их хронических неудач.
— Ирина, время правого движения ушло или еще не пришло?
— Пришло. Средний класс растет, особенно в больших городах. Он обрел новый стиль. Ему, конечно, нужна своя партия. Не радикальная — добротная, объединяющая большие силы и серьезных лидеров. Но среда, в которой она будет формироваться, слишком отстает от того, что реально нужно среднему классу.
— Но и в начале нулевых либерально-демократический клан проиграл. Кто виноват? Человеческий фактор или идеи?
— Считаю, что человеческий фактор — объективная причина. Если бы мы в свое время перестали заниматься псевдоидеологической дележкой, то все могло бы сложиться иначе. Но чрезмерность амбиций не позволяла формировать команды. «Яблочники» уперлись: мы никогда не будем с теми, кто делал приватизацию. Другие не хотели сотрудничать с теми, кто выступал за слишком либеральную политику. Либералы задавали вопрос: зачем нам социальное государство? Социал-демократы, в свою очередь, размышляли: зачем нам западные либералы? Нужно было создать систему сдержек и противовесов между либеральной командой и социально ориентированной. Никто не хотел уступать, и все проиграли. Человеческий фактор исторически не дорос до того, чтобы впитать дух перемен.
— А вы, преподаватель марксистско-ленинской экономии и член КПСС, рванули в политику, причем в стан либералов: Константин Боровой сагитировал?
— С Боровым мы познакомились случайно, через общую подружку. Он кандидат наук, я тоже. Он доцент, и я доцент, оба преподаем: он — в институте инженеров землеустройства, я во втузе при ЗИЛе, в таких вот абсолютно маргинальных заведениях. Начали общаться, дружить семьями. Кстати, идея заняться частным бизнесом первой пришла в голову мне. Когда вышел закон о кооперации, я сказала Боровому, что задыхаюсь без денег: двое детей, все очень сложно. Придумала печь вафли — у меня на Соколе продавали эти самые вафли, я посмотрела и подумала: а почему бы и нет? Боровой поддержал идею, но отверг физический труд. Сказал: работать надо головой. Нашел договор по продаже первого софта: автоматизация бухучета на каком-то подмосковном предприятии. Провели переговоры, племянник написал софт, получили первые деньги. И дальше пошло-поехало: как и все, покупали и продавали компьютеры, различную технику. Потом Константин Натанович стал генератором идей: генерировал то торговые дома, то биржу. Я же шла вслед за флагманом и занималась черной работой. Ушла из КПСС, наконец распрощалась с преподаванием. В прибыли от проектов не участвовала — работала на зарплате 500 или 700 долларов. Ничего не знала ни о прибылях, ни о том, какая у кого доля. Я была в стороне, но была большим другом.
Когда начались первые выборы в Моссовет, Боровой предложил мне попробовать. У него была хорошая интуиция, и он почувствовал, что нужно двигаться во власть. Я прошла первый тур в Свердловском районе, победила всех конкурентов.
— Почему сошли с дистанции практически на старте?
— Константин недооценил мой характер. Он начал давить мне на психику: мол, у нас начинается пиар-кампания, и твоя жизнь будет расписана. Мы тебя будем снимать дома с семьей, с детьми, причесывать, разукрашивать. Все будет так, как в президентской кампании в США. Я же, несмотря на всю мою преданность и пахоту на него всю свою сознательную жизнь, человек самурайский: очень независимая, не переношу, когда начинают ограничивать мою свободу. Когда меня начали вот так муштровать, во мне все восстало. Поняла, что не хочу принадлежать никакому Моссовету, никакой кампании. Хочу жить своей жизнью, как я жила до этого, и делать то, что я хочу. Готова пожертвовать 24 часа в сутки работе, но при условии, что мне это нравится. Тогда я еще не поняла, хочу быть политиком или нет. Долго мучилась, потом позвонила Боровому и отказалась. Это была наша первая серьезная ссора. Он же диктатор по натуре, особенно с женщинами, и тем более с преданными ему.
— Тем не менее Боровой давно и крепко дружит с Новодворской, а Валерия Ильинична явно не склонна под кого-то прогибаться.
— Боровой познакомился с Новодворской, когда она уже была звездой. Поэтому я уверена, что с ней он себя ведет куда аккуратнее. Если же ты знаком с человеком со времен, когда он был никем, это совсем другая история. Она называется уничтожением дистанции, поскольку у тебя уже сложилось стойкое психологическое неприятие того, что этот человек обладает собственным мировоззрением. Для тебя это всегда дитя, которое ты сформировал. Словом, Хакамада, когда познакомилась с Боровым, была никем, а Новодворская была уже с именем, и в этом весь фокус.
Валерия Ильинична — прекрасная, интересная женщина энциклопедических знаний, что редко встречается в этой среде. Мне очень нравились все ее выступления — она талантливый оратор, бескомпромиссный. Это настоящий революционный дух, типаж.
Был у нас с ней и конфликт. Когда я баллотировалась в президенты в 2004 году, Новодворская по «Эху Москвы» сказала, что у нее есть сведения о том, что моя избирательная кампания куплена Кремлем. Якобы Константин Боровой обладает соответствующими документами. Я это услышала, взбесилась и позвонила в прямой эфир: какие документы, какой Боровой, почему, Валерия Ильинична? Человек с таким авторитетом не может опускаться до таких сомнительных вещей! Она осталась при своем мнении, поскольку свято и безоговорочно верила Боровому, а он всегда был специалистом по распусканию всевозможных слухов. Но я снимаю перед ней шляпу за то, что она, когда закончилась президентская кампания, позвонила мне и сказала: «Ир, я поняла, чем вы рискуете и почему не пошли дальше». Новодворская — большого масштаба человек, и потому я ее люблю безмерно.
...С Боровым же мы продолжали работать. На бирже он мне сделал второе предложение: стать гендиректором. Я опять отказалась. Поняла, что не справлюсь с хозяйственной работой. Биржа огромная, нужно было думать обо всем: о брокерских конторах, о помещениях, о наличии туалетной бумаги. Я поняла, что мне это не настолько интересно, чтобы во все это впиливаться.
Тут как раз пришли депутаты Верховного Совета, стали говорить, что нужен закон о бирже, начали консультироваться. Они ничего не понимали в рынке, не могли отличить форвард от фьючерса, не понимали, что такое хеджирование. А я все-таки диссертацию писала по западной экономике. К тому же у Борового начался кризис на бирже, потому что он увлекся радикальными публичными выступлениями. Фактически он стал давить акционеров, и они начали восставать. Видно, Константин Натанович и сам почувствовал, что его несет в публичность, и затеял новый проект — Партию экономической свободы.
— Почему ПЭС так и не преуспела?
— Когда Боровой предложил создать такую партию, я согласилась. Стала ее генеральным секретарем — своего рода исполнительным продюсером. Опять начала заниматься тем же самым: регистрация, бухгалтерия, кадры, люди. Вроде все ничего шло, и к выборам в 1993 году Боровой и Олег Бойко, который стал спонсором и членом совета, решили собирать подписи и готовить список, который бы преодолел пятипроцентный барьер. Судя по тому, как все организовывалось, они надеялись, что подписи будут собирать структуры, входившие в холдинг биржи. Но там никто этим особо не заморачивался: бизнесменов достала радикальная позиция Борового. Они были рады отдать ему политический проект, чтобы он там бултыхался и ушел из бизнеса. Я поняла, что нашей партии не то что пяти процентов не преодолеть, но и участвовать в выборах не доведется, поскольку нужное для регистрации количество подписей по регионам ей не собрать. Я все это видела, поскольку была внутри, а Боровой мечтал на вершине.