В военной службе — иначе не может и быть — ярче, чем в любой другой области, выступает основное внутреннее противоречие Германии — отсутствие единства немецкого народа.
К внутри германским проблемам прибавляется еще одна, имеющая всемирно-исторический характер, которая отчуждает наших современников от военной службы и заключается в том, что война в собственном смысле этого слова, как военный конфликт между вооруженными силами соперничающих держав, благодаря технике не только претерпевает изменения, но уже стала жертвой техники. Этим самым солдатская служба в той форме, в которой мы ее понимаем, ставится под вопрос. Становится понятным, почему поражение германских вооруженных сил совпадает с уменьшением роли солдата на поле боя, а также с концом эпохи национального государства, "в котором современная военная служба выполняет одну из функций.
Начертанный судьбой путь немецкого солдата во второй мировой войне приводит к совершенно неизбежному концу, и поэтому он должен рассматриваться только в целом. Немецкая военная история, продолжавшаяся в течение двух тысячелетий, прервана. Это не значит, однако, что немец, если он опять возьмется за оружие, освободится от своих исторических устоев и традиций. Если даже он займется созданием новой формы борьбы, не связанной с его историческим опытом, то все равно он вынужден будет во всем придерживаться уроков истории. В незначительной степени пострадают и внутренние законы солдатской службы. И все же воин будущего принадлежит к новой эре военной истории. Если такой воин действительно появится, то он придет не как простой носитель оружия, а как прямой наследник современного солдата, и это может осуществиться только в результате творческого акта, в котором наиболее жизнеспособные элементы прошлого соединятся с силами, творящими современную историю.
На грани между вчерашним и завтрашним необходимо попытаться понять те события, свидетелями которых мы были, сопоставляя их с опытом прошлого. Лишенные прав на солдатскую службу и отстраненные от борьбы за власть, мы стоим сейчас в положении созерцателя, и эта позиция дает нам возможность уже сегодня видеть в правильных пропорциях те события, в которых, действуя и страдая, мы принимали участие.
Воин-солдат
Нам кажется само собой понятным, что войны ведутся солдатами. Но это понимание, происходящее из прусско-германской истории, не учитывает историческую обусловленность типа солдата. Солдата знал еще античный мир. Марширующие воины, как их изображает искусство беотийцев, уже символизируют военную службу. Рим вел свои войны при помощи солдат, и именно оттуда представление о сущности солдата перешло в христианское мышление Запада. Но в период средневековья на Западе носителем военных действий являлся не солдат, а воин. Для него борьба являлась смыслом существования и в конечном счете — самоцелью. Применение оружия, даже в битве. означало борьбу между двумя людьми, как это было у гомеровских героев. Носитель этой индивидуализированной формы борьбы являлся одновременно и членом и творением порядка, не строящегося на военной дисциплине. Начиная с германских дружин, через рыцарство и до связанных товарищеской клятвой отрядов ландскнехтов военные формирования всегда имели органическую жизненную структуру, которая по своим обычаям, традициям и внутренним связям хотя и могла явиться помехой для выполнения той или иной ближайшей задачи на поле боя, однако ей была присуща власть гораздо более сильная, чем простой приказ командира. Но даже крупные сражения пехоты ландскнехтов были простой борьбой человека против человека, без тактической перспективы и с минимальным вмешательством командиров в управление боем. Группа воинов распускалась, и каждый боролся и шел напролом, кто как мог. К этому общему знаменателю элементарной тактики воинов можно привести всю тысячелетнюю историю тактики западных стран.
В противоположность воину солдат является частью точного механизма, который служит для выполнения определенной функции в определенном месте и подчиняется нажатию центрального рычага. Как miles perpetuus (вечный воин), каким он приходит на смену ландскнехта и открывает эру регулярных армий, он не вырастает из своей первоначальной формы, то есть из воина, а является строго целенаправленным типом, созданным княжеской волей. Как отдельная личность, он поступает в подчинение своему полководцу, а в его отсутствие — военным начальникам. Не подвергаясь влиянию никаких других сил, кроме военных, он представляет собой пригодный для обработки сырьевой материал, в мастерской военного аппарата, что вполне отвечает требованиям абсолютной монархии. Внешне этот радикальный военно-исторический акт подчеркивается введением военной формы, которая становится отличительным признаком вечного воина.
Объяснять появление военной формы стремлением обезличить человека нельзя, так как это является неправильным толкованием существа данного исторического явления. Солдатская форма происходит от одежды магистратских сторожей и городских конных стражников, которые одевались в цвета своей общины, а сукно для форменной одежды получали от магистрата. Введение военной формы означало первоначально вступление в военную историю нового сословия — бюргерства, то есть такого сословия, для которого, в отличие от рыцарства и ландкнехтства. была важна не сама борьба, а только защита своих жизненных интересов и того ограниченного района, от которого оно получало боевое задание, военную форму и удостоверение на право ношения оружия.
Современный солдат своим происхождением обязан отнюдь не немцам. Организация вооруженных сил, с помощью которой государственная центральная власть преодолевала сопротивление сословий, соответствует развитию форм государства от ленной системы эпохи феодализма до абсолютной монархии. Поэтому не случайно, что впервые военная организация встречается во Франции.
В Германии появление солдата относится не к периоду становления империи. Попытка Максимилиана Первого, этого «последнего рыцаря», который отлично понимал своеобразие исторического момента, введением «кирасиров» переплавить ландскнехтов в солдат не увенчалась успехом по причине экономической слабости империи. Носителями новой организации вооруженных сил стали отдельные княжества, и в первую очередь Пруссия. Здесь новая форма солдатской организации подверглась образцовой чеканке. С этого времени Пруссия и немецкий солдат оказались связанными одной общей судьбой.
Прусская военная организация
Прусское государство по своей природе и истории является творением вопреки воле творца. То же самое можно сказать и о его военной организации.
Когда великий курфюрст создал регулярную армию, это произошло вопреки интересам германской империи, войска которой подвели его в борьбе против шведов и которая при заключении мира в Сен-Жермене гнусно изменила ему. Когда его правнук Фридрих «Единственный», как его называли современники, при помощи этой армии поднял Пруссию до положения великой державы, он сделал это как отъявленный враг империи, против которого Габсбург даже заключил союз со своим заклятым врагом Бурбоном. Но в то время как во Франции, чью, по выражению Мейнеке,[5] «почти совершенную структуру власти» Фридрих заимствовал в качестве идеального образца для своего государства, нация и государство взаимно перекрывались, прусский король решил влить государство в нацию и завоевать ему место внутри нации. В этом и только в этом смысле справедливо изречение Мирабо: «La Prusse n'est pas un Etat qui possede une armee, c'est une armee qui a conquis une nation».[6]
5
Мейнеке, Фридрих — видный немецкий историк. См. «Weltburgertum und Nationalstaat», 1908. — Прим. peд.
6
«Пруссия не является государством, которое владеет армией, она скорее является армией, которая завладевает нацией» (франц.).