Утром она получила смс от соседки Терентьича с его телефона.
— Выезжай. Умер наш Терентьич. Похороны завтра.
Натка растерялась. Она не поняла и тут же перезвонила. Плачущая соседка рассказала, что старик был совсем плох, но отказывался лечь в больницу. А вчера его нашла на полу в спальне социальный работник, когда принесла продукты. Вызвала скорую, и определили инфаркт. Сказали, что если бы смогли вызвать раньше, то могли бы спасти. Но он жил один, хотя жаловался на нездоровье. И тут Натка вспомнила его письмо. Там он говорил о своем состоянии, но Натке было некогда, да и разве обращает внимание молодой человек с его интенсивной жизнью на слова старого человека о собственной немощи. А теперь Натка корила себя за такое отношение к человеку, который был тем единственным, кто верил ей и в нее, кто не бросил тогда и встретил потом и помогал, чем мог. А она не успела. И вот его не стало. Порвалась последняя ниточка, связывающая ее с прошлым.
Этим же вечером она уехала в свой город.
На следующий день, после приезда, состоялись похороны. Было много народу — явились все его ученики и даже были представителя местного спорткомитета. Потом организованы поминки, на которых говорили о большом его вкладе в спортивные достижения области и города.
Натка сидела за траурным столом и разглядывала своих бывших знакомых по учебе и спорту. Здесь был даже Вадим, ее бывший парень. Он несколько пополнел, но остался таким же уверенным в себе красивым мужчиной. Рядом с ним сидела молодая женщина, вероятно его жена, и иногда бросала злые взгляды на Натку. Видимо помнила об их тогдашней связи.
Теперь, когда уже многие знали ее теперешнее положение, и личное и материальное, уже не отворачивались, как раньше, после тюрьмы, а даже подходили с сочувствием, зная, как она была близка Терентьечу, и то, что он принимал ее за родную дочь. Даже оставил ей свою двушку в старом пятиэтажном доме. Натка понимала, что они кланялись и улыбались не ей, а ее положению и рабочему креслу в известной московской компании.
Натка поручила знакомому риелтору, одному из одноклассников, продать квартиру и поставить хороший памятник на могилы Терентьича, матери и бабушки и платить за порядком на них.
Она уехала сразу же, по завершении всех дел, связанных с оформлением бумаг и уже навсегда оставила за спиной город детства и юности. Смерть тренера будто была той последней каплей, переполнившей ее привязанность к этому городу.
Теперь она была свободна.
Через неделю, после ее возвращения, узнала последние новости — Юрий Григорьев, наследник и руководитель компании обручился с дочерью владельца известного столичного банка Лионелой Быстровой. Свадьба состоится через три месяца, как раз под Новый год и молодые наметили отпраздновать свой медовый месяц … на Бали.
Это было уже через чур и Натка приняла решение — продать квартиру и машину, уволиться с работы и уехать из столицы. Куда? Об этом не знал никто, даже Надежда.
Когда та узнала что собирается делать подруга, то была поражена и не одобряла ее поступок. Уговаривала не спешить, одуматься, ведь Москва есть Москва и найти такую работу она нигде не сможет. Натка улыбалась и не переубеждала Надежду.
Михаил был у нее дважды и тоже пытался поговорить и просил ответить на многочисленные звонки Юрия, но она была непреклонна в своем решении и внесла их телефоны в черный список.
Завершив все дела, Натка собралась быстро.
Ранним утром, вскинув на спину рюкзак, в теплой куртке и в сапогах на меху, в вязанной шапке и длинным шарфе, обмотанным на шее, она стояла на перроне Казанского вокзала и смотрела последний раз на мигающий беззвучно телефон, на панели которого высветился портрет мужчины с синими глазами. Всхлипнув, она поцеловала его, выключила и, перевернув, вытащила все внутренности. Симкарту сломала, а остальное разбросала по трем урнам железнодорожной платформы.
Через час она сидела в купейном вагоне поезда идущего на Восток.
Глава 21
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НОВАЯ ЖИЗНЬ
— Зотова! — прокричала пожилая женщина, приоткрыв хлипкие двери комнаты рабочего общежития, — К тебе пришли.
— Кто, теть Вера? — послышался девичий голос из-за ширмы, стоящей в углу небольшого помещения.
— Дак, твой, ентот вихрастый полицай, — хохотнула женщина, — Сказал, штоб срочно вышла.
— Ах, Андрей, — девушка вышла почти одетая, в майке и черных джинсах, поправляя их на себе, — Скажи, что скоро буду. Пусть ждет.
— А верно тут говорят, что ты купила себе квартиру?
— Верно, — откликнулась та, закручивая волосы в жгут и закрепляя их шпильками.
— Ишь ты, — хмыкнула женщина, — И где только деньги взяла.
— Заработала, — ухмыльнулась девушка, — А тебе что, завидно?
Женщина пожала плечами и ушла, прикрыв дверь.
Натка подошла к окну и раздвинула занавески. Утро выдалось теплым. Она толкнула створки, и легкий ветерок заколыхал матерчатый абажур над круглым столом, на котором стояли остатки вчерашнего пиршества: тарелки с салатами, стаканы с вином и соками. Прихватив один, с виду чистый, она налила из чайника воду и выпила не отрываясь. Выдохнула и налила еще. Выпила половину. Набросив на майку легкую курточку и прихватив сумку, вышла и заперла двери на ключ. Легким шагом прошла коридор и спустилась на первый этаж.
Там, в окружении девушек и женщин, стоял местная знаменитость — сержант Андрей Михайлов, сотрудник местной полиции — «полицай», как отплевываясь, называла его тетка Вера, «вечная» комендантша этого рабочего общежития. А почему «вечная», так, сколько существует само здание, столько она здесь и присутствует, уж почитай лет сорок. Ее знали все в этом таежном маленьком городке, и она знала всех. Но не всех принимала, а вот Натку приняла и часто просиживала с ней вечерами, угощая домашней выпечкой или же самогонкой, собственного приготовления, хотя Натка и не выпивала. Но здесь крепко пили здешние и в основном заезжие вахтовым методом буровики на нефтяную скважину. Вот и приторговывала тетка первачем, как добавок к своей немудрящей пенсии.
— Дак, народ привечаю, однако, — часто смеялась над словами некоторых недовольных начальников, когда те выговаривали ей об этой торговле спиртным.
— А пить черти что, значит лучше, — жаловалась она Натке, когда ее прижимала местная власть в лице того же Михайлова, — Вона глянь, скоко вокруг отравы. Не завозят же мужикам водовку. Так моя идет в гору и при том чиста, как слеза младенца и головка посля ее не болит. Так за што же «буду штрафовать и уголовное дело заводить», — передразнила она Андрея, — Полицай — он и здесь полицай и есть.
Она плевалась и уходила обиженной, каждый раз, когда тот домогался ее своими указаниями в поддержании «трезвого образа жизни».
А вот молодая женская половина поселка хотела бы почаще попадаться на глаза этого высоко, мощного по-крестьянски сложенного полицейского с хитрым прищуром карих глаз. Его светлый кучерявый чуб виднелся из-под фирменной фуражки, показывая удалой развеселый характер, а такие мужики женщинам нравятся. Вот и цеплялись к нему девушки и дамочки всех возрастов, чтоб обратить на себя внимание да посмеяться балагурству смешливого парня.
— А вот и моя Натулечка! — вскричал он и замахал призывно рукой.
Натка улыбнулась и прихватила его под руку.
— Все-все, — захихикала она, потянув парня за собой, — хватит совращать баб. Поехали-поехали.
Они уже закрывали двери, а вслед им неслись выкрики оставшихся женщин и не все были цензурными. Что поделаешь, каждая хотела быть на месте Натки, ощущать его объятия и даже поцелуи, а может быть и постель. И, надо сказать, что целовался тот отменно и объятия были крепкими, но Натке они были не нужны, а тем более постель. Тот часто обижался на такое ее отрицание.
— Неужто не хочется? — всякий раз спрашивал девушку, после поцелуев, — Я-то весь в нетерпении — когда? Ты все тянешь, все просишь потерпеть. А нет уж терпежу, член рвет штаны и сердце не камень. Не шути со мной так, Наташка, хуже будет. Вот женюсь на тебе, и будешь тогда беременной ходить каждый год. Я такой! — шутил он.