…И было в большей степени созвучно надеждам либеральных американских интеллектуалов начиная с 1960–х годов и по сию пору, особенно тех, которые росли и воспитывались в строгих христианских семьях, будь это традиционный католицизм или традиционный (и, возможно, фундаменталистский) протестантизм. Кросни — может быть, наивно — приводит красноречивую цитату исследователя античности Роджера Бегнелла, и те, кто знаком с предметом обсуждения, найдут, что его слова попадают точно в цель:
Если рассматривать состояние академических исследований религии в 1960–х и 1970–х годах [имеется в виду Северная Америка], то можно увидеть, что в этих кругах было много ученых, получивших строгое религиозное воспитание, и у этих людей было весьма непростое отношение к этой части их биографии. [В переводе с научного языка это значит «и они решительно отвергали то, чему их учили в воскресной школе».] Материалы библиотеки Наг–Хаммади, конечно, были еретическими в техническом смысле, и ортодоксальные святые отцы жестко их осуждали. Ученый, не участвующий лично в делах церкви, казалось бы, не должен принимать это близко к сердцу, но здесь вряд ли такой случай. Если вы почитаете Илейн Пейглс, то увидите результаты: гностицизм объявляется направлением, в котором могло бы пойти христианство, и которое сделало бы его более теплым и пушистым, гораздо более приятным, нежели холодная ортодоксия.[117]
Отрадно слышать правду — как бы ни было грустно думать о таком взгляде на «ортодоксию», согласно которому она выглядит деспотичной по сравнению с радикальным дуализмом гностиков с их ненавистью к миру. Ссылка на Илейн Пейглс, чей труд мы уже упоминали, говорит о многом: в своей знаменитой книге «Гностические евангелия» она постоянно проводит параллели между различными античными гностическими воззрениями и примечательными аспектами нашей современной индивидуалистической культуры — такими, как буддизм (его некоторые формы), экзистенциализм и психотерапевтическое движение[118]. В какой–то момент она сравнивает гностицизм с философией Фейербаха — немецкого мыслителя XIX века, тезис которого, что когда мы говорим о Боге, мы в действительности говорим о человечестве, стал важным для экзистенциалистском богословии 1930–х годов и ревизионистских теорий, выросших из нее, создав почву для зарождения и расцвета нового мифа[119]. Получается, что сгодится любое учение, лишь бы это не был классический иудаизм или христианство.
Современное североамериканское движение в чем–то избирательно, оно предпочитает именно гностицизм, но я еще вернусь к этому вопросу. Суть в том, что мода на превозношение гностических текстов, включая даже чрезвычайно странные из них, и противопоставление их каноническим писаниям в гораздо большей степени связана с социальной и религиозной (или, скорее, антирелигиозной) модой, бытующей в Северной Америке, нежели с реальными историческими исследованиями. Разумеется, необходимо учитывать серьезные исторические доводы. Но сила этого мифа — что демонстрируют настоящие бури в прессе всякий раз, когда появляются обрывки «свидетельств», которые можно «раскрутить», чтобы популяризировать миф в пику традиционному христианству — такова, что эти доводы просто отметаются пылким желанием верить в то, во что требует верить миф.
Так, в частности, согласно новому мифу, мы должны поверить в то, что если нам нужна настоящая, несущая свободу религия, мы найдем ее скорее в гностических учениях, а не в традиционном христианстве. Вот еще одна цитата Марвина Мейера:
В Евангелии истины [хорошо известном гностическом трактате, найденном в Наг–Хаммади] плод знания — это открытие, приносящее радость. Оно означает, что человек находит бога внутри себя, что тьма ошибок и страха рассеивается, и на смену кошмару тьмы приходит вечный и всеблагой день.[120]
Вряд ли это лишь бесстрастная констатация позиции, от которой человек, излагающий ее, хотел бы дистанцироваться. И означенная позиция, помимо того, что она хорошо подходит для нового мифа о происхождении христианства, относится к более мощной культурной матрице, к протестантским церквам, особенно североамериканским, действовавшим на протяжении последних 200 лет. Пожалуй, это самый тревожный нюанс, проявляющийся по мере изучения нами Евангелия Иуды и отражающего причины, почему оно так «раскручивается».
117
Цит. по: Н. Krosney,
118
О параллелях между гностицизмом и современной культурой: E.Pagels,
120
Цит. по: Н. Krosney,