- Сумасшедший! Ты что? – вскрикнула девушка.
- Где твои серьги? Те большие, цыганские, - голос его плохо слушал. Он сам не узнал своего голоса.
- В общежитии, я же говорила: одна застежка плохо держит… - Вика не договорила.
Виктор разжал руку – на ладони лежала серьга. Виктор резко открыл молнию-застежку сумочки и высыпал все содержимое на газон. Духи, помада, зеркальце, связка ключей, дамские безделушки. Среди всего этого на траву выпало водительское удостоверение. Вика бросилась к нему. Виктор выставил руку – остановил ее.
- Отдай, сумасшедший! Пусти, мне больно!
Виктор держал ее рукой. Другой рукой открыл удостоверение.
– Лобов Олег Николаевич 1948 года рождения, - прочел он вслух.
- Олег Николаевич потерял в университете, я нашла, я отдать хотела.
- Олег Николаевич потерял их на моей даче. Вот зачем ты бежала на дачу: ты боялась – я приду один и найду их. А серьгу найти не успела?
- Ты что придумал, Витя? Твоей ревности нет границ. Нельзя быть таким…
- А каким? Каким можно быть? Спать с преподавателем в два раза тебя старше на моей даче и из-под него бежать ко мне. Таким можно быть?
- Ну, это уже слишком. Ты оскорбляешь меня. Отдай мою сумочку, бери свой ключ. Нам не надо больше встречаться.
- Нет, ты расскажи, как ты догадалась устроить здесь дом свиданий или ты от запаха роз сильнее возбуждаешься, как мне говорила?
- Нам не о чем больше говорить, отдай сумку, я уйду.
- Нет!
Виктор, плохо осознавая, что делает, принялся ногами давить и топтать содержимое сумочки. Вика вскрикнула и побежала в открытую калитку. Виктор пытался догнать, но зацепился за лямку сумки и упал. По дачной улице ехала светлая шестерка, Вика подняла руку. Машина остановилась.
- Помогите, пожалуйста. Я в гости приехала к Захарову, но Виктор напился, начал приставать.
Из калитки выбежал Виктор. Но Вика успела сесть в машину. Машина резко рванула с места. Пробежав метров двести, Виктор беспомощно упал в пыльную траву и зарыдал впервые за двадцать шесть лет своей жизни.
Вечером щедро вознагражденный Тулуп сидел на лавочке возле домика-сторожки и разговаривал с бродячей дворнягой Кузей, который прибился к словоохотливому сторожу еще зимой, и теперь Кузя лежал у ног своего нового хозяина и преданно смотрел ему в глаза.
- Понимаешь, Кузька? Виктор Иванович, он сразу мне поверил. Он знает, я службу несу всегда. Я даже сплю и все вижу… А она говорит, пьяному привиделось…
Виктор Захаров пил. Этого с ним никогда не было раньше, и друзья, непонимавшие, что произошло с жизнерадостным, всегда общительным парнем, были в шоке. Он не пошел сдавать зачет, сославшись на болезнь. Преподаватели, знавшие, что отец Виктора - второй секретарь райкома, иногда пытались дать ему послабление. Вот и теперь преподаватель обществоведения заверил Виктора, что он знает уровень его знаний и поставит ему зачет.
- Я пересдам, я все пересдам, Марк Витальевич, пожалуйста, не надо мне делать исключение.
- Хорошо, хорошо, Виктор, я приму Вас, как только улучшится самочувствие.
Улучшится самочувствие. Голова гудела после вчерашнего застолья. Во рту сухо, губы стали чужими, словно из дерева. Виктор посмотрел на батарею пустых бутылок из-под водки, вина, пива:
- Да, Виктор Иванович, вы даете. Еще неделю, и вас можно отправлять в ЛТП.
Захаров подошел к крану. Открыл холодную воду, вода противно пахла хлоркой и почему-то была очень теплая. Его тошнило и мутило. Виктор вздрогнул, когда в комнате зазвонил телефон.
- Да слушаю.
- Кот, это ты? Что с тобой, я не узнаю твоего голоса? Почему ты не был на экзамене? Ты болен?
- Да, я болен. Я очень болен.
- Что с тобой? – звонила Вика.
Сердце Виктора учащенно забилось. Она звонит, словно ничего не произошло четыре дня назад на даче в Урыве. А может, все это ему приснилось? Вика, его любимая Вика.
- Ты не знаешь, что со мной? Я пью.
- Сумасшедший! Я думала, твой психоз спал. Ты ревнивец, Витя! Ты все придумал и поверил, и мучаешь и себя, и меня. Нельзя быть таким. Надо верить людям.
- Ты…ты… - Виктор начал запинаться. Пересохшее после вчерашнего горло совсем перестало его слушать. – Ты хочешь сказать, что не была с Лобовым у нас на даче? – Виктор напрягся как пружина.
- Ты сошел с ума от ревности, Захаров. Нет, конечно! Я тебе говорила, нашла удостоверение в университете, и серьги мои на мне, даже сейчас. Ты ревнивец, Виктор, не поймал, а уже ощипал. Я тебя стала бояться, ты сумасшедший. Если бы я не убежала тогда, ты мог убить меня. Скажи честно, мог?
Голова у Виктора закружилась. Вика не виновата, он все придумал?! Бред! Она несет бред! Все сходится, и неожиданный ранний звонок, и желание Вики любой ценой попасть с ним на дачу. И серьга, ее серьга.
- Вика! Ты говоришь, серьги на тебе?
- Конечно! Витюшка, ты становишься сумасшедшим. Нельзя быть таким ревнивым. Надо верить людям, - Вика говорила не умолкая, слова ее, как эхо, звучали в голове.
Как ему плохо! Как ужасно болит голова! Надо верить людям. Надо доверять друг другу.
Он взбесился, хотя Вика ни в чем не виновата. Его захлестнула слепая ревность. Он потерял контроль над своими действиями.
- Вика, и ты хочешь сказать, что любишь меня? – голос сорвался до шепота.
- Я люблю тебя, тебя одного, моего сумасшедшего, ревнивого кота. Нельзя быть таким, Виктор. Мы взрослые люди. Скажи, для чего мне нужно обманывать тебя? Мы свободные люди. Я не жена твоя. Скажи, зачем?
Действительно, зачем? Сердце Виктора разрывалась на части. Он уже вбил себе в голову мысль о подлой измене любимой девушки. Все доказательства этому были налицо, и казалось, опровергнуть их просто невозможно. Но с другой стороны, один ее звонок – и его приговор стал просто смешон. Все он придумал и слепо поверил сложившимся обстоятельствам. Выходит, он подлец, заподозрил Вику в том, в чем она совсем не виновата?
- Викуль, ты говоришь мне правду?
- Правду, конечно, правду. Скажи, зачем мне играть с тобой?
- Зачем? Действительно, зачем?
Они встречаются несколько месяцев, а близки стали всего два месяца назад. Для чего? Он помогал ей, делал подарки. Но у профессора Лобова больше возможностей делать то же самое. Она даже не стала жить с ним в квартире, уйти из общежития с ее шумом и вечной суетой. Он слепой ревнивец поддался стечению обстоятельств и оскорбил любимую девушку. Но она ему все простила, потому что любит его, только его.
- Вика, прости меня! Милая, любимая, родная моя, прости. Приезжай, слышишь, приезжай, мне плохо, мне ужасно плохо без тебя.
- Витюшка, я тебя боюсь. Ты Отелло, хотя теперь я знаю, ты действительно меня любишь.
- Я тебя? Как ты могла сомневаться? Я тебя больше жизни люблю. Если скажут отдать жизнь за тебя, я отдам, не задумываясь, - страстно, путаясь в словах, начал объяснять Виктор.
- Не надо этого делать. Будем лучше жить оба. Хорошо? Только ты дай мне слово, что никогда, никогда не будешь таким ревнивым. Так нельзя, кот! Что на тебя нашло?
- Я не знаю, Викуль, перемкнуло. Этот Тулуп со своей контролькой на двери…
- Твой Тулуп клянчил на выпивку и хотел доказать свое усердие в охране имущества. Ты его хорошо отблагодарил?
- Что? – не понял, занятый своими мыслями, Виктор.
- Тулупу денег много дал за усердие?
- Я не помню, кажется, много, все, что было в кошельке.
- Ничего себе! Моя мать за эти деньги месяц на двух работах пашет, а тут за призрак, которого не видел, кроме него, никто. Вы перезанимались, Виктор Иванович. На Вас жара отрицательно действует. Сейчас же в ванну и откисать до моего приезда. Я уже еду. В ванну, Вы меня поняли? –закончила разговор Вика и положила трубку.
- А серьга?
Но Вика не услышала его вопрос, хотя такие серьги у каждой пятой женщины. Может отец? Виктор, повзрослев, понимал, что между отцом и матерью любви давно нет, они живут, как соседи, даже спят в разных комнатах. Вика его любит! Какой он дурак, если мог заподозрить Вику в измене! Она ему все простила. «Мы созданы друг для друга», - вспомнил Виктор ее слова: «Если люди говорят ни о чем и при этом им интересно, значит у них родственные души. Их флюиды притягиваются друг к другу. Человек просто видит человека, и это уже счастье». И он мог заподозрить ее. Надо простить. Молить у нее прощения. А сейчас в ванну – откисать до ее прихода.