Иван Егорович с Ниной даже не заметили, как проговорили целый час, но что можно обговорить за один час после тридцати лет разлуки. Нина первая напомнила, что у них важные дела.
- Ванечка, мы заболтались. Тебе же к начальнику надо – хлопотать о свидании с сыном. Ты не волнуйся, Вань, все разберутся. Ты говоришь, не мог он толкнуть своего друга, значит, просто несчастный случай, а оговорил он себя от волнения, да и выпивши был, - Нина стала успокаивать Ивана Егоровича, и он вдруг подумал, что, наверное, не так остро чувствовал бы свое горе, если бы матерью Виктора была Нина – человек, который любит его, а значит, который вместе с тобой переживет и твою душевную боль.
Елена Владимировна и в горе осталась сама собой – неприступным холодным айсбергом, понять душу которого Иван Егорович не смог за двадцать восемь лет совместной жизни. Ему никогда не было с женой просто и уютно, как с Ниной, и вместе были только их тела, а души друг друга они так и не смогли понять или не хотели понимать.
- Ты где остановилась? – поинтересовался у Нины Иван Егорович.
- Я живу у брата, вернее, в его квартире. Мы выписались с сыном и прописались у него в квартире, - Нина посмотрела в глаза Ивана. – Он так захотел: не хочу, говорит, чтоб квартиру, которую своим здоровьем заработал, назад государство забирало. У него кроме нас никого нет. С женой он развелся сразу после ранения, детей у них не было. Я взяла отпуск на работе, меня уважают в совхозе, и директор все понял по-человечески, отпустил в отпуск на время суда, а потом дело будет видно. Я и вещи все в совхозе оставила, и Петрушка в девятом классе учится. Всё уладим после суда.
- А что говорит адвокат? – снова поинтересовался Иван Егорович. – У вас хороший адвокат? Ты сама нашла или назначили?
- Хороший! Очень душевный. Старенький уже, Федор Федорович.
- Митин?! – теперь удивился Иван Егорович.
- Да. Ты его знаешь?
- Представь, он ведет дело моего сына. И здесь нас судьба соединила, - Иван Егорович улыбнулся. Ему стало теплее после разговора с Ниной. Даже после трагедии часы отпустили, куда-то исчезли. Он записал адрес Нины, ее телефон, оставил свой. – Мы созвонимся, нам надо еще, обязательно надо встретиться, - говорил Иван, словно боясь, что Нина исчезнет снова на много лет.
- Хорошо. Я всегда дома. Я никуда не хожу. Да и идти мне некуда. Я во всем городе знаю только супругов Бойко – это сестра с мужем нашего зоотехника Светочки. Она после института отрабатывает в нашем совхозе.
Они попрощались. Нина вышла из машины, пошла к остановке. По дороге она два раза обернулась. Иван увидел ее лицо, открытое и пусть постаревшее, но, как и тридцать лет назад, близкое и родное:
- Мой воробышек, - прошептал Иван Егорович и стер выкатившуюся из глаз слезу.
После выполнения всех необходимых формальностей на КПП Иван Егорович получил разовый пропуск на территорию СИЗО. Он позвонил с КПП Молодцову. Игорь Васильевич уже ждал его в своем кабинете. Иван Егорович постучал, вошел.
- Что ты, Иван Егорович, еще со стуком, к чему? – проговорил Молодцов, явно смущаясь. Он уже привык смотреть на Захарова снизу вверх и явно смущался, что на этот раз все изменилось с точностью до наоборот, и теперь Иван Егорович смотрел на него снизу вверх.
- Ты «хозяин», Игорь Васильевич. Тебя, я слышал, и твои подопечные так зовут, - Иван Егорович попытался шутить.
Посидели, поговорили несколько минут, Игорь Васильевич встал из-за стола.
- Ладно, Иван Егорович, я все понимаю. Ты не на беседу ко мне пришел. Я дал необходимые распоряжения – тебя проведут в следственную комнату. Извини, больше часа не могу. Через час к Виктору следователь из прокуратуры приходит. Учреждение у нас военное, все строго по минутам, сам понимаешь, Иван Егорович.
- Спасибо, Игорь, - Захаров встал. – Спасибо тебе за все, - он назвал Молодцова как раньше, дружески, по имени.
В дверь постучали. Вошла женщина-контролер.
- Вызывали, Игорь Васильевич? - спросила она.
- Да, Валюш. Проводите, пожалуйста, Ивана Егоровича в пятую следственную. Да, к Захарову, он уже должен быть там.
Иван Егорович с контролером Валентиной вышли из кабинета начальника, спустились по порожкам сначала на первый этаж, потом в подвальное помещение. По дороге контролер открывала железные двери от толстых металлических прутьев. Громкое эхо раздавалось по коридору при закрытии дверей. Наконец, Валентина открыла большим ключом из своей связки дверь с цифрой пять.
- Проходите, - пригласила Ивана Егоровича. – У Вас 55 минут.
Иван Егорович вошел. Комната три на четыре, три табуретки, наверное, прибитые к полу, окно вверху у потолка с толстой двойной решеткой. Виктор сидел, сутулясь, обхватив обеими руками опущенную голову на одной из табуреток. Он поднял голову и вскочил, увидев отца:
- Папа, ты?!
Иван Егорович даже не помнил, когда в последний раз он называл его папой, так, казалось, просто и по-русски. В детстве? В юности для самоутверждения, как и все его ровесники, он звал его «пахан», слово-то какого языка - неизвестно даже. Потом, повзрослев и поумнев, стал звать «отец».
- Здравствуй, сынок, - Иван Егорович подошел к сыну, обнял. Виктор прижался к отцу.
- Прости меня, папа, прости.
- Ладно, Витюшка, мы взрослые мужики. Оставим это. Давай думать и делать все, что от нас зависит, и что мы сможем делать. К тебе следователь сегодня приходит, что - новый допрос?
- Да, это по настоянию Федора Федоровича. Он подал протест, что показания были взяты у меня в шоковом состоянии от увиденного и пережитого, потому что Фокин был моим другом, что я нетрезвый был и оговорил себя. В общем, как это обычно делают адвокаты, когда им не нравятся показания, и они хотят их изменить. Хороший мужик этот Митин и не потому, что меня защищает, чувствуется, он по жизни человек с большой буквы.
- Да, старик увидел горя за свою жизнь. В шестнадцать лет на фронт убежал, вернулся инвалидом. Один он совсем, жена умерла, детей нет, был, умер еще грудным. В общем, сейчас он живет жизнью своих подзащитных, наверное, поэтому их боль переживает как свою.
- Согласен, отец, но поверь, не всем дано переживать чужую боль как свою. Для этого нужно быть человеком, - Виктор посмотрел в глаза отца. – Отец, ты не был у Вики, как она?
- Я звонил и вчера вечером, и сегодня – никто не берет трубку. Утром заезжал – никого в квартире нет. Витюш, она же знает наш телефон и могла бы позвонить, если не считает себя чужой в нашей семье, - Иван Егорович замолчал. Молчал и Виктор.
- Знаешь, пап, а Игорь Фокин говорил мне про нее правду и погиб он за правду, - Виктор побледнел, произнося эти слова.
- А ты толкал? Т-ы т-о-л-к-н-у-л е-г-о, с-ы-н-о-к? – Иван Егорович по буквам произнес эти слова, потому что все эти часы после трагедии этот вопрос мучил его больше, чем, наверное, даже следователей.
- Я не знаю, отец. Я не помню… – Виктор опустил голову.
Глава 29
Отец редко звонил Галине, все новости о жизни дочери он узнавал через жену. Он знал об отношениях дочери с Елышевым, которого не очень уважал за его высокомерие и излишнюю напыщенность. Заместитель предисполкома бывал в их районе и, наверное, знал, что Иван Егорович - отец Галины, но своего высокомерного отношения к низшим ему по рангу даже с ним он не изменял. Галина даже удивилась, услышав в трубке голос отца.
- Здравствуй, дочь. Как твои дела? Как здоровье? - поинтересовался Иван Егорович.
- Все нормально, отец. Вы как с матерью?
- Что мы - живем. Здоровье тоже относительно нашего возраста хорошее. Я тебя, дочь, хочу попросить об одном одолжении.
- Я поняла, когда услышала твой голос. Что за одолжение?
- Мне нужно пять тысяч. Желательно уже сегодня. Ты мне займешь эти деньги? Я отдам, вот машину старую хочу продать, для Виктора берег. Но это одним днем не сделать, сама понимаешь. – Иван Егорович вздохнул, замолчал.