Но я сказал вам, что вы и видели меня и не веруете.
Все, что дает мне Отец, ко мне придет и приходящего ко мне не изгоню вон..."
И чем дальше, тем его слова становились необычайнее.
"...Я Хлеб жизни, сшедший с небес: ядущий хлеб сей будет жить во веки. Хлеб же, который я дам, есть Плоть моя, которую я отдам за жизнь мира...
Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови его, то не будете иметь в себе жизни.
Ядущий мою Плоть и пиющий мою Кровь имеет жизнь вечную, и я воскрешу его в последний день.
Ибо Плоть моя истинно есть пища и Кровь моя истинно есть питие".
Толпа слушала его изумленно. Одни перебивали его и хотели обратить его речь к чему-нибудь более понятному, необходимому. Другие громко смеялись и показывали на него пальцами. Некоторые, ругаясь и отплевываясь, уходили из синагоги. Но большинство, кажется, просто скучало.
Многие громко говорили друг с другом о посторонних и маловажных вещах.
Но Иуда слушал, затаив дыхание...
Ему казалось, что он понимает и то, что совершается кругом, и то, что может быть самое главное в словах Учителя.
Все эти пришедшие в большинстве простые грубые люди. Вся жизнь их проходит в тяжелом однообразном труде. Здесь много поденщиков, которые каждый день гнут спину из-за неверного куска хлеба. У многих, почти у всех, дома кричат маленькие детские рты, прося пищи. И вот они услыхали об Учителе. Он показался им милостивым. Может быть он сжалится над ними. Вчерашний день показал, что без всякого труда он может напитать их в таком множестве.
Они не просят о многом. Они хотят хлеба. Пусть все будут сыты. И тогда они будут свободны и не пойдут на поденную работу. Но вместо хлеба, которого они просили, он отдавал им Кровь своего сердца.
Он стоял там, впереди, и протягивал руки к ним. Белым сияющим видением своего образа, Божественной красотой своего лица, он хотел пленить их так, чтобы они забыли о своей нужде и о своем горе и пошли за ним, освобожденные неизреченным даром его любви.
И был миг, когда Иуда готов был ринуться к нему и отдать ему свое сердце, в последний раз, навсегда и безвозвратно.
Но прошла минута, и он почувствовал, что он не с ним, а с ними, с этой неслушающей и не хотящей слушать толпой.
Как и они, хочет хлеба и знамения.
Когда Учитель кончил, синагога почти опустела.
Многие, даже и из тех, кто считался постоянными его учениками, махнув рукой, уходили, и видно было, что безвозвратно.
Учитель осмотрелся кругом. Казалось, он только теперь заметил пустоту.
И, переводя глаза на двенадцать, он спросил:
- Не хотите ли и вы отойти?
Но Петр, точно опьяненный восторгом, воскликнул:
- Господи! Куда нам идти? У тебя глаголы жизни вечной!
А Учитель сказал совсем тихо:
- Не двенадцать ли вас избрал я? Но один из вас - диавол.
Иуда почувствовал, что тонкое холодное острие прикоснулось к его телу и прошло туда, в самую глубину сердца.
* * *
Шли по Галилее. Учитель задержался в одном селении, а Иуда ушел вперед и теперь возвращался навстречу Учителю.
Вдруг он услышал пронзительный детский крик. Недалеко от дороги увидел он женщину. Наклонившись, она била ребенка, мальчика, по обнаженной спине. Иуда остановился как прикованный и смотрел. Но мальчик вырвался от матери и бросился к Иуде, явно ища у него защиты.
И тут случилось что-то странное. Сорвав с себя толстую веревку пояса, и охватив мальчика, Иуда стал бить его дико и исступленно, с яростью и наслаждением. И звуки ударов сливались с детскими воплями.
Это продолжалось всего несколько мгновений, так что растерявшаяся мать не успела подойти.
Иуда поднял голову и далеко на горизонте увидел развевающиеся белые воскрилия. Он выпустил мальчика и, закрыв лицо руками, заплакал отрывистым, похожим на лай, плачем.
* * *
Фарисеи опять требовали от него знамения. Они обступили его и спрашивали, долго ли он будет держать их в недоумении?
Казалось, на этот раз они говорят серьезно, и нужно немногое, чтобы они поверили.
Но он отвечал:
"Род лукавый и прелюбодейный знамения ищет, и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы Пророка". И, оставив их, отошел.
Что же это за знамение? Знамение Ионы Пророка или знамение Сына Человеческого, как он говорит иногда?
Может быть какое-нибудь еще неслыханное чудо, которое он таит и не открывает?
* * *
Когда были на пути к Кесарии Филипповой, Учитель спрашивал учеников, за кого почитали его люди. И они отвечали - одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные - за Иеремию, или за одного из Пророков.
Учитель спросил: "А вы за кого почитаете меня?"
И тогда Петр, точно охваченный каким-то вдохновением, воскликнул:
"Ты - Христос, Сын Бога Живого".
Учитель возложил на него свои руки.
"Блажен ты Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец мой, Сущий на Небесах. И я говорю тебе: ты Петр, и на сем камне я создам Церковь свою, и врата ада не одолеют ее".
И ученики радовались, им казалось, что они, наконец, обрели то, чего так долго искали.
Они знают, Кто их Учитель. Они неотступно пойдут за ним путями его славы.
Но, как это бывало около него, радость сменялась грустью.
Он начал опять говорить им и, кажется, еще никогда он не говорил так.
От его слов они побледнели, и холод пробежал по их телам. Он говорил, что все они пойдут в Иерусалим и там надлежит ему много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников и быть убиту, и в третий день воскреснуть.
Смущенные, они молчали и не смели спрашивать.
Но Петр, кажется, от недавнего одобрения Учителя стал слишком смелым. Раньше, он, вероятно, не посмел бы сделать того, что сделал. Он отвел Учителя в сторону и, заикаясь и путаясь, хватая его за руки, умолял его: "Будь милостив к себе, Господи! Да не будет этого с тобою!"
Но Учитель, обратившись, громко сказал ему:
"Отойди от меня, сатана! Ты мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но человеческое!"