– Филипп, где нам купить хлебов, чтобы их накормить?
Отвечал Филипп, говоря:
– Им и на двести динариев не довольно будет хлеба…
Я же молчал, потому что ящик мой был пуст после покупки гиацинтового покрывала. Знал о том Иоанн, но и он молчал. Подошёл Андрей и сказал:
– Здесь есть у одного мальчика пять хлебов и две рыбки. Но что это для такого множества?
Тогда Он велел народу возлечь на зелёной траве, и долина, как цветами, покрылась яркими пятнами одежд. И, благословив хлебы и рыбок, стал раздавать возлегшим. И, сколько их было, все насытились.
Никогда ещё человек не сотворил такого чуда! И, глядя на умножение хлебов, я думал с восторгом: «Равви! Ты – Сын Божий!.. Ты – Царь Израилев!..» И все, кто был там, восклицали: «Это истинно тот пророк, который должен прийти в мир!» Потому что никто до Него не мог обратить камни в хлебы и насытить ими человечество, обречённое добывать хлеб свой в поте лица своего.
Подошли из толпы к Симону Зелоту и сказали:
– Отчего бы не сделать Его царём над Израилем?
Потому что помнили ещё о борьбе Иуды Гавлонита, тоже бывшего зелотом и не раз поднимавшего восстание. А галилеяне ни на что так охотно не подвигались, как на устроение мятежа.
Опасаясь, созвал Он Двенадцать и сказал, чтобы плыли в Капернаум. Когда же вошли в лодку, спросил я:
– Где Равви?
Пётр же отвечал, что удалился Он на гору для молитвы. И поплыли без Него. Когда были на середине озера, подул с запада ветер, и поднялась буря, так что волны швыряли лодку как иверень. Пётр и Иаков сидели на вёслах, но лодка не слушалась вёсел их. Вдруг выступил Он из мрака ночного и марева брызг белым силуэтом, и я в страхе упал на дно лодки и кричал. И Фома следом возопил:
– Это призрак!
Но Он сказал:
– Не бойтесь…
Пётр, бросив весло, протянул к Нему руки и взмолился:
– Господи, если это Ты, повели мне прийти к Тебе!
Он же сказал:
– Иди!
Пётр перешагнул через борт, и все засвидетельствовали, что и он пошёл по воде, как по тверди. И в страхе все дивились. Пётр же, дойдя до середины, остановился и оглянулся на лодку. И вода тотчас расступилась под ним и – коварная! – накрыла волной, как воскрылием таллифа[5]. Пётр вскричал:
– Господи, спаси меня!
Он сказал грустно:
– …Зачем ты усомнился?
И едва протянул Петру руку, как сомкнулись воды, и Пётр снова пошёл по воде, как по тверди.
Вошли они в лодку. Пётр же дрожал и, переступив через борт, воскликнул:
– Равви! Истинно Ты Сын Божий!
И все мы пали перед Ним в страхе и смятении. Ветер к тому времени утих, и вода сделалась спокойной.
VI
Приплыли в Капернаум. И вот, многие из тех, кого Он накормил пятью хлебами в долине Эл-Батиха, пришли в Капернаум наутро. И, не оставляя мысли сделать Его царём, стали искать Его. Найдя же в синагоге, приступили к Нему, говоря:
– Равви, как Ты сюда пришёл? – потому что не видели, как ступал Он по воде.
Но Он, опечалившись сильно, сказал:
– Вы ищите Меня.., потому что ели хлеб и насытились. Старайтесь не о пище тленной…
Я же дивился Его печали.
Они спросили:
– Что нам делать, чтобы творить дела Божии?
– Вот дело Божие: чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал, – так отвечал Он им.
Они же поняли, что говорит Он о себе и стали искушать Его, говоря:
– Отцы наши верили Моисею, потому что он дал им манну. А Ты что делаешь?
Он сказал им:
– …Я хлеб живой, сшедший с небес… Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную… Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь.
А я воскликнул невольно:
– Какие странные слова! Кто может это слушать?..
И многие тогда, даже из тех, кто ходил с Ним до сего дня, отошли от Него. И многие смеялись над Ним, говоря: «Безумный Равви! Разве может такой покорить мир евреям?» Он же спросил у Двенадцати:
– Не хотите ли и вы отойти?..
Но я не ушёл от Него тогда. Если бы я только разочаровался, я бы ушёл, как это сделали другие. Я вернулся бы в Кериот, и с молодой женой забыл бы вскоре о чудном проповеднике из Назарета, умевшем исцелять болезни и творить дивные дела. Но я не мог уйти, потому что сомнения разрывали меня. И я хотел видеть развязку – величественную и неизбежную. Я не мог уйти, потому что, слушая долго Слово Его, я уже не был свободен от Него. Я не мог уйти, потому что для малодушного легче украсть, нежели просить, легче убить, нежели распрощаться.