Подчиняясь своей воспитанности, Василий Кузьмич до сего времени предпочитал молчать. Теперь же решил, что настало его время, приподнялся и стал выжидать, когда народ угомонится. Но на него никто не обращал никакого внимания. Кроме экспедитора Прохора, который сидел напротив и обгладывал жирную куриную ножку. Поспешно управившись с ней, Прохор нетерпеливо застучал костью по тарелке.
– Да потише вы! Сейчас Боччони будет говорить.
Он выкрикнул это так громко, властно и строго, что шум в один миг прекратился… Василий Кузьмич выразил Прохору свою признательность наклоном головы и произнёс:
– С днём рождения тебя, Фёдор. Желаю тебе долгих лет счастливой, богатой хорошими событиями жизни! Пусть исполняются все твои мечты, пусть окружают тебя верные друзья, а в твоей семье всегда будет благополучие и взаимопонимание! И вот прими наш с Клавой скромный подарок.
Тем временем Клава распаковала портрет и уже вручала его имениннику. Судя по всему, Фёдор принял подарок с большой охотой. Он вышел из-за стола и захмелевшими глазами уставился в своё изображение. Кум Иван тоже прицепился к портрету одной рукой и возгласил:
– Гениально! Вы видали!? Вот это Боччони!
Встормошённый его восклицанием народ как по команде сорвался со стульев и с любопытством ринулся рассматривать портрет Фёдора. Только налоговый инспектор Глебыч был занят другим делом – он щекотал свою новую супругу Елизавету. А она, юная и озорная, закатывалась красивым, заливистым смехом. Внезапно, как будто вспомнив, что они за столом не одни, он повернул голову, пристально посмотрел на столпившихся возле Фёдора людей.
– Чего это они?
Тут же вскочил, без стеснения обнял за талию жену кума Ивана – Ларису. Она попыталась оттолкнуть его бедром, но Глебыч успел отодвинуть её в сторону, а сам пролез вперёд.
– Смотрите, смотрите, как похож! – продолжали восхищаться гости. – Это же надо!? Один в один!
– Не-е, я бы так не нарисовал, – посетовал повар Артём.
Экспедитор Прохор засмеялся ему в лицо.
– Куда тебе? Мало каши ел.
– А я бы нарисовал, – обведя вокруг себя рукой, заявил налоговый инспектор Глебыч. – Я в школе такие карикатуры рисовал, все животы надрывали. Вот как-нибудь и тебя нарисую, – пригрозил он повару.
– Правильно! – одобрил его намерение экспедитор Прохор. – Только во весь рост, чтобы пузо было видно.
– Да ладно, будет вам народ смешить. Такое дано не каждому. У Боччони талант! – сделав серьёзный вид, твёрдо произнёс кум Иван.
После его слов все возомнили себя знатоками в области живописи и вновь заговорили о достоинствах произведения; о том, что на картине Фёдор даже лучше, чем на самом деле.
Василий Кузьмич сделался предметом внимания. Пьяные дамы окружили его со всех сторон. Перебивая друг друга, они настойчиво уговаривали художника изобразить их «в натуральном виде» и были готовы позировать безотлагательно, сейчас же. Совершенно засмущавшись, он с рассеянным видом повторял:
– Здесь невозможно. Потом… Это нельзя быстро.
Прошло несколько минут, прежде чем унялось эмоциональное возбуждение гостей, переродившихся вдруг в ценителей искусства. Возможно, всплески душевного подъёма продолжались бы ещё, но заиграла музыка и началась общая пляска.
Всё изменилось, когда вспотевшая публика вернулась к столам. Мужчины устало отдыхивались и откупоривали бутылки. Женщины тоже дышали неравномерно, шарили глазами по столам в поисках салфеток, находили и прикладывали их к своей шее. После этого стали пить. Теперь рюмки опустошались значительно проворнее. У людей открылось второе дыхание, да и время на тосты никто не терял.
Портрет Фёдора стоял на комоде. Налоговый инспектор Глебыч закусывал и всё посматривал на него. Лицо Глебыча было вытянутым, с тяжёлым подбородком и широкими скулами. Узкие тёмные глаза под сросшимися бровями смотрели уверенно, в то же время задумчиво. А Василию Кузьмичу никогда не было так легко и весело на душе. Он слушал голос Клавы и не понимал, о чем она говорит, потому что всё ещё находился в каком-то невесомом состоянии. Признание. Пусть люди пьяные, пусть они ни черта не разбираются в изобразительном искусстве – это неважно. Главное, портрет всем понравился.
Но когда Василий Кузьмич поднял глаза и увидел возле своего произведения налогового инспектора с фломастером в руке, его охватил испуг. В первую минуту он чуть не потерял сознание. А Глебыч снял с фломастера колпачок и начал подрисовывать Фёдору усы. Василий Кузьмич, слегка задрожав, пошарил рукой по груди. Словно ища защиты, он обвёл всех взглядом, остановил взор на Фёдоре и поразился окончательно. Брат сидел за столом и смотрел на Глебыча со странным умилением, с каким родители смотрят на своего ребёнка, забавно ломающего недорогую игрушку.