Помимо множества статей о текстах Кумрана, Д. Флуссеру принадлежат работы о псевдоэпиграфической литературе, еврейской апокалиптике, еврейской эллинистической литературе и ранних формах раввинистической традиции.[5] Сюда же следует отнести и его программные статьи, посвященные метаморфозам, имевшим место в период Второго храма в еврейском религиозном сознании[6] и анализу спектра существовавших тогда в Израиле мессианских верований.[7] В попытке восстановить религиозно-историческую ситуацию 1-го века н.э. Д. Флуссер нередко обращается и к источникам мишнаитского, а то и амораитского периодов. При наличии определенных показаний он склонен — с большей готовностью, чем ряд его американских и европейских коллег — видеть в этих источниках отражение дошедших от более ранних времен традиций.[8]
Такая «консервативная» или, если угодно, «оптимистическая» исходная посылка отличает и подход Флуссера к собственно христианским источникам, в первую очередь — к Евангелиям. Флуссер исходит из того, что для процесса формирования евангельских традиций — помимо элемента динамизма и переосмысления, нашедшего выражение в той череде «редакций», которые традиции эти претерпевали на устном, а затем и на письменном этапах своего существования — был свойственен также и элемент консерватизма, проявившийся в стремлении сохранить память о словах Иисуса и событиях его жизни. Взаимодействию (противоборству?) этих двух импульсов Флуссер, как и ряд его предшественников, находит поучительные параллели в развитии и последующей письменной фиксации раввинистических преданий. В рамках раннехристианской традиции указанное противоборство проявляется, среди прочего, в разноголосице евангельских (и шире: новозаветных) свидетельств.[9] Сравнительный анализ этих свидетельств позволяет в ряде случаев восстановить, с одной стороны, первоначальную форму традиции,[10] а с другой, этапы ее последующих модификаций, отражающих соответствующие метаморфозы религиозного сознания.
Сопоставление спектра тенденций, характерных для еврейства конца периода Второго храма с трансформацией религиозного сознания в среде первых христиан позволяет уточнить характер «еврейского контекста» и более адекватно оценить элемент нового, присущий различным этапам и изводам первоначального христианства. Флуссер полагает,[11] что восстановление исходных форм христианской традиции может в целом ряде случаев дать нам адекватное представление о религиозном мировоззрения самого Иисуса. Результаты исследовательской работы Флуссера в этом направлении были впервые сведены воедино в книге «Иисус», появившейся сначала по-немецки, а сразу вслед за тем и в английском переводе более тридцати лет назад. Сравнительно недавно она вышла и в русском переводе.[12] Своего рода итогом последующих десятилетий является новое, значительно расширенное и переработанное, издание книги, вышедшей по-английски в Иерусалиме в 1997 году.[13]
В ряде других своих работ Флуссер сосредотачивает внимание на последующих этапах развития христианской традиции и изменениях, которые претерпевал со временем «еврейский контекст» верований последователей Иисуса. В частности, Флуссер склонен видеть в первом десятилетии после смерти Иисуса (еще до присоединения к новому движению Павла из Тарса) тот период, когда — скорее в силу общности социопсихологической ситуации двух движений, нежели в результате непосредственного влияния — в организации и идеологии первохристианской общины стали отчетливо прослеживаться элементы, знакомые нам по текстам Кумрана.[14] Вопрос о природе возможной связи между двумя этими движениями продолжает интенсивно обсуждаться, в том числе и представителями более молодого поколения израильских исследователей.[15]
В работах Д. Флуссера есть и дополнительный, весьма актуальный для изучения истории религиозной мысли Израиля, аспект. Безусловно, выявление еврейских параллелей раннехристианских традиций чрезвычайно важно, ибо оно позволяет восстановить первоначальный контекст (и смысловую нагрузку) этих традиций. Однако, и при отсутствии документированных параллелей отдельные раннехристианские традиции могут свидетельствовать о «еврейском контексте» — в том случае, если отголоски этих традиций можно различить на более ранних и/или более поздних этапах истории Израиля. При выполнении этого условия[16] определенные новозаветные мотивы, волей случая оказавшиеся единственным сохранившимся свидетельством о тех или иных аспектах еврейской религиозной мысли в 1-м веке н.э., позволяют нам восстановить «траекторию» развития этой мысли. Автор настоящего обзора в двух своих недавних работах пытается проанализировать в рамках указанного подхода некоторые элементы мировоззрения ап. Павла.[17] Короткая статья Д. Флуссера, публикуемая в этом номере «Вестника», являет собой яркий пример описанного подхода: евангельский («христианский») призыв к альтруистической любви оказывается важным свидетельством о состоянии религиозной мысли Израиля в 1-м веке н.э. Свидетельство это позволяет перебросить мост между более ранними («Послание Аристея») и более поздними (раввинистическими) свидетельствами и в значительной мере восстановить «траекторию» развития еврейского гуманизма.
5
Значительная часть этих работ включена в книгу Flusser D.
6
Наиболее известной из них по сей день остается статья «A New Sensitivity in Judaism and the Christian Message», появившаяся в упомянутом (см. прим. 5) сборнике.
7
См. Flusser D. «Hishtaqfutan shel emunot meshihiyot yehudiyot be-nazrut ha-qeduma» («Преломление еврейских мессианских верований в ранне-христианских традициях») //
8
Тот факт, что до нас дошло очень мало свидетельств непосредственно 1 века н. э. о раввинистическом (фарисейском) «изводе» иудаизма (подавляющее большинство свидетельств относятся к более позднему периоду и описывают ситуацию «задним числом»), служит для целого ряда исследователей основанием вовсе не рассматривать вопрос о возможных раввинистических корнях христианства, сосредоточившись исключительно на Кумране. Ущербность такого подхода недавно проанализировал Давид Сатран в статье «Qumran we-reshit ha-nazrut» («Кумран и зарождение христианства»), напечатанной в сборнике под редакцией М. Броши, Ш. Талмона, С. Иефет и Д. Шварца
10
Д. Флуссер вместе с ныне покойным Р. Линдси представляют иерусалимскую школу в исследовании взаимосвязи трех первых Евангелий (т.н. синоптическая проблема). По их мнению, в ряде случаев именно Евангелие от Луки содержит версию, наиболее близкую к оригинальной форме традиции. См., напр. Flusser D. «Ha-yahas ha-sifruti ben sheloshet ha-ewangeliyonim ha-sinoptiyim» («О литературной зависимости между тремя первыми Евангелиями») в его книге
11
Тут у него есть немало скептически настроенных оппонентов, сомневающихся в принципиальной возможности прорвать пелену более позднего осмысления.
14
См. статью Д. Флуссера «Kat midbar Yehuda we-ha-nazrut lifne Paulus» («Христианство до Павла в свете находок в Иудейской пустыне»),
15
Ограничусь здесь упоминанием недавней работы И. Кноля, посвященной возможному ессейскому генезису общины последователей Иоанна Крестителя, см. Knoll I., «Yedid ha-melekh — ha-mashiah shel ‘adat Qumran» («Друг царя — Мессия кумранской общины») //
16
Предпочтительно также, хотя и не всегда обязательно, чтобы рассматриваемые традиции не касались непосредственно таких формообразующих (и специфических) верований новозаветной общины, как искупительная смерть Мессии и его воскресение.
17
См. Ruzer S., «The Death Motif in Late Antique Jewish Teshuva Narratuve Patterns and in Paul’s Thought» and «The Seat of Sin in Early Jewish and Christian Sources» in: J. Assman and G.G. Stroumsa (eds.),