— Махали и дальше?
— Конечно! Ведь каждой территории отпускались одноразовые лимиты, то есть Политбюро всё-таки накладывало определённые ограничения, находя, что запросы с мест чересчур завышены. Ничего, приспособились и к этому: спустя месяц, или два, или три некоторые первые секретари запрашивали новые лимиты. И получали.
— «Лимиты на расстрел»… Господи, и как только эти чудовищные слова выдержал русский язык! Причём к расстрелу — округленные лимиты, к высылке — чуть ли не с дробями. Почему?
— Понятно, что цифры брались с потолка, а округлялись они или сознательно представлялись в виде точных подсчётов, какая разница? Вот заявка из Дагестана: к расстрелу — 600, к высылке — 2 485 человек. Но теперь давайте задумаемся, а откуда, например, в Московской области летом 1937 года, когда борьба с кулачеством давно уже канула в Лету, вдруг объявилось почти 8 тысяч кулаков? И более 33 тысяч уголовников? Что это были за уголовники и кулаки? Пока историкам не дадут возможность точно, по документам, проверить, кто были эти люди, мы так и будем только предполагать… Но уж позвольте мне своё предположение высказать, тем более что я в нём глубоко уверен. Судя по численности репрессированного народа, это прежде всего те самые крестьяне, с которых совсем недавно, всего только год с небольшим назад, Сталин и Вышинский сняли судимости по закону о «трёх колосках» и которым вернули избирательные права в надежде, что они всё-таки простят Советской власти её революционные перегибы и теперь проголосуют за её новый, конституционный и парламентский строй. Но аппарат переиграл Сталина не только на выборах 12 декабря 1937 года, но ещё и на добрых пятьдесят лет вперёд. В том году, кстати, на целый год позже, чем планировал Сталин, прекратил своё существование ЦИК, а его место занял Верховный Совет СССР. Но мне ли вам говорить, какой «советский парламент» мы получили и почему даже у Сталина к нему не легла душа?
— Догадываюсь: Эйхе прошёл в Верховный Совет?
— Все «первые» прошли. А теперь представьте себе народных избранников вроде Эйхе, которые потому и постреляли столько народу, чтобы никогда реальным выборам в стране не бывать, — и вдруг они добровольно примут закон, который их разрешает? Добавлю только: весной 38-го, пробыв всего несколько месяцев в должности наркома земледелия, Эйхе арестован, расстрелян.
Отомстил [268]
— Как же удалось остановить кровавую косу?
— Всю вторую половину 37-го года в Политбюро потоком лились шифротелеграммы с просьбами увеличить лимиты по первой категории (расстрелы) и лимиты по второй категории (высылка за пределы данной территории). Естественно, в условиях репрессий было уже не до альтернативных выборов. Только представьте себе такую ситуацию: на избирательном участке номер такой-то партийный кандидат провалился, победил выдвиженец общественной организации. Местная «тройка» немедленно пришила бы ему «дело» и подвела под расстрел или отправила в ГУЛАГ. Это грозило принять такие масштабы, что страна могла бы скатиться в новую гражданскую войну. В октябре снова собрался Пленум партии, уже третий в течение этого страшного года. Вот только что мне удалось обнаружить в архивах уникальный документ: 11 октября 1937 года в шесть часов вечера Молотов подписал окончательное отречение от сталинской идеи состязательных выборов. Взамен Пленум утвердил безальтернативный принцип «один кандидат — на одно вакантное место», что автоматически гарантировало партократии абсолютное большинство в советском парламенте. То есть за два месяца до выборов она уже победила [269].
— Вы говорили о мести Сталина этим победителям…
— Вы должны понять: в 37-м году ещё не было всесильного диктатора Сталина [270], был всесильный коллективный диктатор по имени Пленум. Главный оплот ортодоксальной партийной бюрократии, представленной не только первыми секретарями, но и наркомами СССР, крупными партийными и государственными чиновниками. На январском Пленуме 38-го года основной доклад сделал Маленков. Он говорил, что первые секретари подмахивают даже не списки осужденных «тройками», а всего лишь две строчки с указанием их численности. Открыто бросил обвинение первому секретарю Куйбышевского обкома партии П.П.Постышеву: вы пересажали весь партийный и советский аппарат области! На что Постышев отвечал в том духе, что арестовывал, арестовываю и буду арестовывать, пока не уничтожу всех врагов и шпионов!