В 1920 г. Карцевский эмигрировал в Европу, вначале он преподавал в Страсбурге, а потом, с 1924 г., в Праге. В 1927 г. он защитил диссертацию и стал приват-доцентом, а в следующем году — charge de cours Женевского университета, с которым оказалась связанной вся его дальнейшая жизнь. Преподавательская деятельность Кварцевского не ограничивалась только лингвистическими предметами (из которых первое место всегда занимал русский язык): ему приходилось также вести курсы по переводу и литературоведческие дисциплины. О литературных интересах ученого свидетельствует ряд статей в журнале «Русская школа за рубежом», а также оставшийся неосуществленным замысел книги о Л. Толстом. Наряду со службой в университете Карцевский вел в Женеве большую общественно-научную работу. В 1940 г. вместе с Балли и Сешэ он основал Женевское лингвистическое общество (его печатный орган «Cahiers Ferdinand de Saussure») и стал его вице-президентом. По его же инициативе был организован Институт славянских исследований.
Список опубликованных Карцевским филологических работ (установленный Р. О. Якобсоном) невелик: он насчитывает 49 наименований, среди которых значительное место занимают рецензии. Впрочем, к рецензированию ученый относился с не меньшей ответственностью и тщательностью, чем к разработке собственных научных проблем, нередко высказывая в этих обзорах свои лингвистические идеи. Излагая концепцию рецензируемой книги, он всегда стремился к предельной точности, опасаясь искажений при передаче мысли автора и сетуя на необходимость соблюдать рамки краткого жанра отзыва. «Очень боюсь <…>, — пишет он Дурново о своей рецензии на книгу А. А. Шахматова „Синтаксис современного русского языка“, — что мне не удалось охватить все основное в труде Шахматова». «Труд этот, — возвращается он к той же теме в следующем письме, — является столь важным и богатым, что критику можно было бы сколько-нибудь исчерпать его содержание только в результате многомесячного изучения и в целом критическом сочинении. Я ограничился очень малым…».[204] На протяжении 1920-х — начала 1940-х гг. Карцевский опубликовал рецензии почти на все основные монографии по грамматике русского языка, изданные за этот период (А. М. Пешковского, В. Гиппиуса, М. Н. Петерсона, А. Мазона и др.).
Одна из главных работ Карцевского «Система русского глагола», как уже отмечалось, была начата еще в Москве. Это исследование гораздо шире заявленной в названии темы во введении к нему дается изложение взгляда ученого на язык как семиологическую систему и разбираются приемы лингвистического анализа.[205] Все последующие работы Карцевского — будь то развитие его мыслей о глаголе как грамматической категории, исследования фонологии и интонации, орфографии и синтаксиса — пронизаны его «основной творческой идеей» (актуальной до сих пор, как отмечалось выше) об асимметрическом дуализме лингвистического знака «как скрещении омонимии и синонимии».[206]
Весьма красноречивой чертой трудов Карцевского, по большей части написанных по-франиузски, представляется то, что все они (даже посвященные вопросам общей лингвистики) проделаны на материале современного русского языка. «Материал из других языков, — как писал об этом Якобсон, — оказывается в его научных трудах только побочным <…>. В своей работе я — человек одной любви, — говорил он обычно, — и любовь эта — есть русский язык».[207]
Во время финской войны Карцевский отправился в Финляндию в качестве журналиста. И там занимался не только журналистикой, но сбором материала по устной речи русских военнопленных, а также образцов языка их письменных посланий домой.
Жизнь Карцевского в нейтральной Швейцарии во время Второй мировой войны была несравнимо более спокойной, чем у его друзей и коллег по Праге. В послевоенные годы, продолжая преподавательскую деятельность, он начинает остро чувствовать свою оторванность от мировой науки. Эта тема проявляется в его письме к Якобсону, написанном в апреле 1948 г. в ответ на полученный им экземпляр коллективного труда о «Слове о полку Игореве», подготовленного известным нью-йоркским семинаром.[208] На протяжении следующих месяцев Карцевский и Якобсон обмениваются несколькими письмами, в которых, с одной стороны, обнаруживается полная их солидарность в научных вопросах, а с другой — диаметрально различные взгляды на дальнейший профессиональный путь в условиях эмиграции.[209] Из писем Карцевского мы узнаем о его желании вернуться на родину. Это решение он мотивирует ощущением своей научной изоляции: «здесь мне не с кем словом обменяться, посоветоваться, проверить себя» (20 мая 1948); «книг нет, людей, чтобы посоветоваться о моих работах, тоже нет. Доходишь до того, что не уважаешь своего преподавания!» (3 октября 1948). Но главная причина предполагаемого отъезда состоит в осознании невозможности завершить в Женеве свои труды: «Начатое — останется в рукописях, в которых никто не разберется <…>. А там, если бы даже я и не смог их опубликовать <…>, то смог бы их закончить, привести в порядок, когда-нибудь они появились бы в свет или были бы использованы» (3 октября 1948). Из этих же писем Якобсону мы узнаем о посланных Карцевским в СССР нескольких запросах на тему своего возвращения: в Президиум Академии наук, В. В. Виноградову (с которым Карцевский когда-то был знаком и который неоднократно ссылался на его труды[210]). Л. В. Щербе (о его кончине в 1944 г. Карцевский не знал) и И. И. Мещанинову Ни один из этих адресатов не откликнулся на просьбу женевского профессора.
204
Letters and Other Materials from the Moscow and Prague Linguistic Circles, 1912–1945/Ed. Jindrich Toman. Ann Arbor, 1994. P. 114, 117.
205
Поспелов Н. С. О лингвистическом наследстве С. Карцевского // Вопросы языкознания. 1957. № 4. С. 47.
208
La Geste du Prince Igor', epopee russe du XII siecle. Texte etabli traduit et commente sous la direction de Henri Gregoire, R. Jakobson and M. Szeftel. Annuaire de l'Institut de philologie et d'histoire orientales et slaves, t. 8 (1945–1947). New York, 1948.
209
Переписка Карцевского и Якобсона 1948 г., хранящаяся в архиве Якобсона в Массачусетсом технологическом институте (МС 72, Box 11, Folder 28, Box 42, Folder 43), в настоящее время подготовлена нами к печати.
210
См., например Виноградов В. В. Изучение русского литературного языка за последнее десятилетие в СССР М., 1955. С. 19, Виноградов В. В. Понятие синтагмы в синтаксисе русского языка // Вопросы синтаксиса современного русского языка М., 1950. С. 191–192.