Таким образом, в фантастических допущениях И. А. Ефремова профессор Платонов не находит принципиальных противоречий с современной наукой и разделяет позицию писателя в актуальности разностороннего изучения малоизвестной области человеческой психики.
В цикле «Рассказов о необыкновенном» типичен известный читателям рассказ «Олгой-хорхой», написанный по впечатлениям гобийской экспедиции Ефремова. Вероятно, первое литературное упоминание об олгой-хорхое приведено в популярной книге Р. Эндрюса — руководителя Центральноазиатской экспедиции Американского музея естественной истории: «… Премьер выразил желание, чтобы я поймал для Монгольского правительства экземпляр олгой-хорхоя. Вряд ли кто-либо из читателей может представить себе это животное. Я же слышал о нем не раз. Никто из присутствующих не видел животное, но все они верили в его существование и подробно его описывали. Своей формой оно напоминало сосиску около двух футов длиной, не имело ни головы, ни ног и было настолько ядовитым, что простое прикосновение к нему вызывало немедленную смерть. Животное обитало в наиболее безлюдных районах пустыни Гоби, куда мы направлялись. Монголы считали олгой-хорхоя китайским драконом. Премьер сказал, что сам он никогда не видел его, но знает человека, который видел. Присутствующий на встрече министр упомянул, что родственник сестры его покойной жены также видел животное. Я обещал заняться олгой-хорхоем, если он встретится на нашем пути» [сноска].
И. А. Ефремов, при подготовке экспедиции изучил материалы американцев и, вероятно, читал книгу Эндрюса. Кстати, в первом варианте рассказа у него дана английская транскрипция названия животного. В конце концов, упоминание Эндрюса не меняет сути дела: легенда об этом животном широко распространена, и прибывающего в МНР гостя, особенно того, кто едет в Южную Гоби, нередко знакомят с этой легендой. Мы не знаем, что лежит в ее основе. Допускал ли сам И. А. Ефремов существование олгой-хорхоя? Думаю, что да. Тем не менее следует отметить существенный момент: при описании животного писатель весьма сдержан и избегает подробностей. Он описывает животное в соответствии с легендой и как ученый не считает возможным домысливать особенности строения. Пределом допущений было червеобразное животное, похожее на колбасу. Позднее в «Дороге Ветров» И. А. Ефремов упоминал, что монголы верят в существование олгой-хорхоя. Возможно, поэтому они не стремятся к поискам смертельно опасного животного.
Среди поздних произведений И. А. Ефремова есть геологический рассказ «Юрта Ворона». Он посвящен инженеру А. В. Селиванову, коллеге ученого по совместной работе в МНР. Прототипом же героя — геолога Александрова — послужил А. Л. Яншин (впоследствии академик и вице-президент АН СССР), связанный с И. А. Ефремовым годами близкого знакомства и дружбы. Вероятно, Александр Леонидович Яншин — единственный, у кого имеются четыре издания «Туманности Андромеды» с автографами И. А. Ефремова.
И. А. Ефремов положил в основу рассказа случай из геологической практики. Во время поисков железных руд на Урале А. Л. Яншин при подъеме из глубокого разведочного шурфа сорвался и упал на дно. Ефремов точно передает ощущение геолога Александрова, утратившего подвижность ног после злополучного падения: «Безмерно слабые, с болтающимися как тряпки мышцами, они жили» [сноска]. Это ощущения и самого И. А. Ефремова после тяжелой болезни и долгого лежания в постели, когда он, покрываясь холодным потом, мучительно трудно заново учился ходить.
В рассказе много точек соприкосновения геологических наук. Минералогия — с находкой редкого кристалла полевого шпата — лунного камня; палеонтология и палеоботаника — с находками растений и лабиринтодонтов в каменном угле; геохимия — с выявлением в углях содержания редких элементов и элементов-спутников и, конечно, тафономия — с рассказом об образовании углей. И, наконец, находка минерала галенита, завершающая открытие богатого месторождения свинцовых руд. «Рассказ о подвиге геолога "Юрты Ворона", — отмечал И. А. Ефремов, — почти документален, перевал… существует и, возможно, там будет когда-либо открыто крупное месторождение металлических руд» [сноска].
«Еще с детских лет я безотчетно любил Африку. Детские впечатления от книг о путешествиях… сменились в юности более зрелой мечтой о малоисследованном Черном материке, полном загадок. Я мечтал о залитых солнцем саваннах… о громадных озерах… о сухих плоскогорьях Южной Африки. Позднее как географ и археолог я видел в Африке колыбель человечества — ту страну, откуда первые люди проникли в северные страны вместе с потоком переселявшихся на север животных» [сноска]. Так, словами героя рассказа «Голец Подлунный» писатель передает свою несбывшуюся мечту о таинственном Черном материке, столь привлекательном для ученого. В этих же словах содержится исходная предпосылка, положенная в основу рассказа: переселение древних людей и животных в северные страны. И И. А. Ефремов заключает: «Случилось действительно необычайное: тоскуя по Африке в морозных ущельях Сибири, я открыл в них кусочек земли, в древности бывшей Африкой и сохранившейся нетронутой с того времени. Кто же были эти таинственные древние люди, рисовавшие животных? Если они жили до оледенений, то, значит, они принадлежали к очень древней расе. В то же время эта раса была уже сравнительно высокоразвитой, если судить по рисункам на стенах пещеры. Таких рисунков в Сибири и вообще в СССР пока никто не находил… Да, скорее всего, эти люди пришли сюда из Африки следом за потоком переселяющихся животных» [сноска]
Реальная основа этого рассказа пояснена И. А. Ефремовым в 1960 г. в письме к Е. П. Брандису: «Это совершенно точно воспроизведенное путешествие в указанных местах в 1934–1935 гг. Также точны встреча с Кильчегасовым и его рассказ. Фантазия — поход на голец Подлунный и находка пещеры, хотя в основе похода лежат: а) мой одиночный поход по страшному ущелью и б) совместно с геологом Арсеньевым — в глубь хребта Кодар в Чарской котловине» [104, с. 64].
Позднее, после открытия рисунков животных в Каповой пещере в Башкирии, И. А. Ефремов допускал реальную возможность обнаружения пещер, подобных описанной в «Гольце Подлунном».
И. А. Ефремову не пришлось непосредственно участвовать в исследовании Черного материка. Но призрачные детские мечты о таинственной Африке, навеянные книгами Райдера Хаггарда, Луи Буссенара и Жюля Верпа, в конце концов косвенно реализовались у него через науку и литературу.
В годы учебы при прохождении курса исторической геологии И. А. Ефремов детально изучил геологию Африки. Позднее центр тяжести этого знакомства переместился на южную часть африканского континента на изучение геологической формации района Карру, богатого окаменелостями.
Сходство строения пермских отложений Карру и европейской России было отмечено В. П. Амалицким и навело его на мысль о поисках на Северной Двине ящеров, близких к южноафриканским. Как известно, научное предвидение и поиски Амалицкого блестяще подтвердились. Но в южноафриканском разрезе пермских отложений были известны и более древние слои с многочисленными пресмыкающимися-дейпоцефалами. Они-то и привлекли особое внимание Ефремова. В них, как и в медистых песчаниках Приуралья и Татарии, были найдены остатки близких дейноцефалов. Это позволило И. А. Ефремову проследить общее изменение фауны во времени и сравнить пермские отложения этих континентов. В свою очередь, это дало возможность более точного сопоставления континентальной перми трех крупнейших регионов мира, включая Северную Америку. Все в целом составило единую проблему установления исторических взаимосвязей северных материков и южного гипотетического сверхматерика Гондваны, в которую входила Южная Африка.
При изучении геологических особенностей, а также фауны Южной Африки И. А. Ефремов использовал работы палеонтологов Брума и Уотсона. Первый известен также как крупный антрополог, внесший вклад в изучение африканских ископаемых человекообразных-гоминид. Уотсон, помимо описательных палеонтологических работ, впервые установил хронологическую последовательность пермских отложений Карру. Все трое занимались одним и тем же интервалом геологической летописи, вели переписку и обмен научными работами. И. А. Ефремов высоко ценил коллег, и дома в его кабинете рядом с фотографиями В. П. Амалицкого и П. П. Сушкина помещены фотографии Брума и Уотсона.