Так вот. Книг было мало, но Ваня постоянно что-то читал. Причём всё подряд, как завзятый библиоман. Благодаря матери мальчик получил доступ в хранилища всех публичных библиотек района и мог брать не только то, что лежало в залах, но и то, что пряталось «для своих»; впрочем, таскал домой любые книги без разбора. Но возвращал, иногда даже сам подклеивал истрёпанные издания. Читал Дюма и Тагора, Бунина и русские народные сказки, Стейнбека и Драйзера, Ленина и Ауробиндо, читал справочники и энциклопедию, читал учебники сестры и методички матери. Казалось, для него главное, чтобы были какие-нибудь буквы, складывающиеся в слова, а далее в предложения и абзацы, в страницы, главы и целые тома. «Литературную газету», которую выписывал отец, читал от первой полосы до последней (а не только рубрику «Юмор», как все остальные подписчики). Вообще любил читать. И жрать. От того рано начал полнеть. И ещё: казалось, что хаотично прочитанное оставляет такие же последствия, как излишне съеденное, откладываясь невидимым жирком на всё более грузном и нездоровом уме подростка.
А учился между тем посредственно. Бывали и тройки в четверти, хотя к концу года исправлялись. Закончил школу Иван с сереньким аттестатом, где оценок «отлично» и «хорошо» было примерно поровну. Тем более удивительным для его родителей было решение Вани поступать на Восточный факультет, престижный, с высоким конкурсом. Если бы он провалился на экзаменах, Ауслендера ждала армия, к которой парень не был готов ни морально, ни физически. Родители переживали, особенно мать. Но Иван сдал экзамены и выдержал конкурс.
Потом была учёба в университете. Всё самое интересное: пьянки, драки, мимолётные романы – то, что называется «студенческая жизнь», – случалось в общежитиях. Иван жил дома, с родителями. И студенческие годы прошли мимо него. Иван не ощутил особой разницы: он так же вставал по утрам, как во время учебы в школе, завтракал, шёл на уроки (теперь они назывались «лекции», «семинары» и «пары»), после уроков возвращался домой, жрал, читал, готовил домашнее задание. Бывало, выбирался в город на «дни рождения», праздники, в кино, театр, в филармонию и на свидания, но не увлекался.
Когда пришло время получать диплом, СССР сошёл на нет. Ауслендер политических и экономических реформ почти не заметил; не заметил бы вовсе, если бы холодильник вдруг не оскудел. Иван Борисович трудности переходного периода перенёс стоически. Гурманом он не был, поэтому, сооружая себе сопроводительные к чтению бутерброды, стал хлеб нарезать потолще, а сыр и колбасу – тонкими прозрачными ломтиками. Иван защитил дипломную работу по сугубо технической теме «Винительный падеж в классическом санскрите». Раньше считалось, что выпускники восточного факультета имеют хорошие перспективы получить назначение в дипломатический корпус. Реально такая возможность была далеко не у всех (у дипломатов есть свои дети), но потенциально наличествовала. В новой России дипломатия на азиатском направлении скукожилась и вакансий поубавилось. Зато была либерализована внешняя торговля, и многие знатоки восточных языков, особенно арабисты, смогли найти себе применение в коммерции, в совместных предприятиях и инвестиционных проектах как в России, так и за рубежом. Ауслендер теоретически был индолог широкого профиля, то есть знал хинди и даже бенгали, но практически едва успевал по этим дисциплинам, сосредоточившись на изучении мёртвого древнеиндийского языка. Арии, якобы говорившие на санскрите (на самом деле, Иван Борисович был в этом убеждён, на санскрите вообще никто никогда не говорил; это был язык искусственный, специально сконструированный для литургических целей, а позже развитый в поэтической, научной и литературно-религиозной традициях; предки нынешних индийцев говорили на своих наречиях, пракритах), давно канули в Лету, контрактов на поставку чая и закупку металла арии не составляли, и знания Ауслендера рыночного применения себе не нашли. Зато Иван Борисович поступил в аспирантуру. Аспирантуру он закончил в срок и защитил кандидатскую диссертацию, расширив и углубив тему дипломной работы. На этом научная карьера Ауслендера застопорилась, но место преподавателя он получил. Отбыл каторжный год в шкуре ассистента, потаскал портфель за старым профессором и сам стал вести занятия. Сначала семинары, а потом и лекции. На его занятиях студентов всегда было мало. И это, пожалуй, всё.
Лист III
Meeting
В списке выступающих Иван Ауслендер значился в середине второго десятка, поэтому он позволил себе приехать не к самому началу мероприятия, а получасом позже. День был воскресный, жена Ивана была свободна и в относительно хорошем настроении, она доставила супруга к митингу на автомобиле. Эффектно припарковаться у трибуны или хотя бы перед сборищем не удалось: подъезды перекрывала полиция. Жена высадила Ауслендера на тротуар и поехала искать место для парковки в соседних кварталах.