Иван Берладник. Изгой

    - Чего зря разговаривать! - пристукнул шестопёром Держикрай Владиславич. - По коням и ударим по поганым!

    - Подымай Берлад! Ударим на половцев! - загалдели воеводы, толпой вываливаясь из избы.

    Несколько дней прошло - и навстречу половецкой орде выступили соединённые рати. Берладники жили в сёдлах, почти как половцы, кочевали по своей земле, ища прибытка и удачи. Всего и делов-то - собрать ватаги в единый полк.

    Шли по половецки ходко - у каждого сменная лошадь, на которую навьючен припас. Когда перешли Прут, навстречу стали попадаться беглые - прослышав о выходе половцев, мужики-хуторяне отправляли семьи в леса, а сами спешили в Берлад.

    Половцы катились за ними по пятам. Хорошо задержали их днестровские станичники - на второй день только и показались впереди облака пыли, поднятой чужими конями. Застлало серое марево небеса.

    - Вот силища-то, - шёпотом переговаривались Ивановы дружинники, вытягивая шеи, чтоб лучше было видно.

    - Силища-то силища, а и не таких бивали, - усмехались им в ответ бывалые берладники.

    Готовиться путём времени не было - мужики-хуторяне и те, у кого кони были поплоше, спешивались и вставали плотными рядами, выставив копья. Подле них держались лучники - половина берладников охотники, стреляют далеко и метко. Иван уже ведал, как бьют местные луки, и тихо завидовал: иным молодцам место в княжеской дружине. Сам он держался Домажира. Их дружины давно перемешались и стояли вместе на правом крыле.

    - Ты сперва не гоношись, - наставлял коваль молодого князя. - Как увязнут поганые в пешем полку, так и наш черёд.

    Головной полк взял сам Держикрай Владиславич - его стяг видел Иван чуть дальше слева. С Домажиром был ещё один воевода - беглый из Теребовля со смешным прозваньем Гребешок.

    - Ты, княжич, небось впервой на половцев идёшь? - недовольно поварчивал он на Ивана. - Так не боись. Боле однова раза не убьют. Хуже, когда в полон сволокут. Бежать из полона - дело гиблое.

    - Не пугай! Пуганые, - оборвал Домажир, не глядя на Гребешка.

    Иван ответить не успел - половецкая лава накатила волной, осыпая пешцев стрелами. В ответ начали стрелять лучники. Кого-то с той и другой стороны стрелы вынесли из седел, заметались перепуганные кони. Но половцы не стали лезть на пеший полк - кое-чему научились они в Задонских степях, сходясь в битвах с русскими, попятились, уходя.

    - Чего стоим? - взвился Иван. - Утекут ведь поганые!

    Обидно было: не будет боя, сейчас уйдут половцы и ищи ветра в поле. И, не думая о том, что будет далее и лишь желая боя, пришпорил коня, вырываясь вперёд и увлекая за собой дружину.

    - Куда? - догнал крик Домажира, но было поздно. Лавина берладников стронулась с места, помчалась за отступающими половцами.

    Те хорошо знали, что делать - проскакав всего ничего, стремительно развернулись и бросились на настигавших берладников. Но Иван, увидев мчащихся на него поганых, не дрогнул, а только выше поднял меч для первого удара.

    Сеча была лютой. Куда там ночному бою под стенали Галича. Бились насмерть, отступать и спасаться бегством было некуда. Стиснув зубы, вертясь в седле, как на угольях, рубился Иван. Дважды падал ему на плечи волосяной аркан, но в толчее сечи не больно-то размахнёшься, и петли летали кое-как. Сорвать их движением плеч, перерубить верёвку - и дело с концом.

    Крепко встало правое крыло. Не видя Домажира, зная лишь, что кругом свои, берладники сражались, падали на вытоптанную до пыли траву, но сдерживали половцев. И это дало время остальному войску обойти поганых и ударить с боков. Стиснули конями и стенами щитов, сдавили с трёх сторон, и остался им только один путь - назад.

    Отступавших гнать было легко. Половцы больше не оборачивались для новой атаки - отчаянные одиночки осмеливались вставать на пути берладников, но гибли. Прочих на скаку били стрелами, не хуже самих поганых арканами сбивали с седел, метали и сулицы. Гнали, пока могли скакать кони, да и потом ещё не вдруг остановились, а лишь когда поняли, что умчались слишком далеко.

    Безымянное поле - ибо не было рядом ни деревушки, ни речушки, чтобы дать ему прозванье, - было покрыто мёртвыми телами. Бродили потерявшие всадников кони. Стонали раненые. Те, кто не мог скакать в погоню, собирали раненых и убитых, обдирали трупы.

    Победители ворочались не спеша. Гнали захваченный скот и кибитки с добром. Нашлись пленники - сидели на кибитках, они помогали гнать скотину и ворошить добычу.

    Уцелевшие собирались по привычке - сотнями. В них многие были друг другу родичами или побратимами, и ежели один пропадал, другой спешил отыскать его живого или мёртвого.

    Среди Ивановых дружинников сабли и стрелы поганых убили едва ли не треть, да ещё нескольких раненых отправили в обоз. Мирон был ранен, а Степан Хотяныч цел и невредим. Он-то и привёл к Ивану остатки сотни Домажира.

    - Воеводы Домажира нету, - вздохнул Бессон, бывший коломыйский купец.

    - Искать. Всем! - приказал Иван.

    И часа не прошло, как над полем брани раздался крик Тимохи-поповича.

    Они лежали вместе - коваль Домажир и старый половчин в дорогом халате и украшенной бляхами броне. Копье половчина вошло в широкую грудь воеводы, но тот успел опустить меч, отсекая поганую голову. Жёсткая рука так крепко сжимала рукоять, что пальцы не смогли разжать. Так с мечом и хоронили.

    Ворочались усталые, но довольные. Освобождённые пленники радовались свободе, победители - победе, раненые - что остались живы. Была и горечь - о погибших друзьях, родичах и побратимах.

    Были тяжкие думы и у самого Ивана Ростиславича. Всё думал он, как переступит порог большого дома Домажира, как скажет его вдовой невестке и дочери, что нет у них больше родимого. Думал, где будет жить, если не хватит сил оставаться в этом доме.

    Весь Добрудж встречал берладников. Высыпали из домов жены, матери и сёстры. Где-то слышались радостные крики, где-то голосили вдовы и осиротевшие родители. Раненых с причитаниями развозили по избам. А здоровые толпой, толкаясь и мешая друг другу, собирались к вечевой ступени.

    На помост взошёл Держикрай Владиславич с другими воеводами. Взмахнул шестопёром, гаркнул, требуя тишины, и площадь стала стихать. Люди шикали друг на друга, толкали локтями, кивая на старшего воеводу.

    - Вольный люд берладский! - заорал, надсаживаясь Держикрай. - Одолели мы поганую силу. Нехай не ходят на наши нивы, не зорят наши сёла и хутора. Дорого досталась нам победа. А дорога она нам вдвойне, что принёс её Иван Ростиславич…

    Иван аж вздрогнул. Люди, что были вокруг, стали озираться на него, показывать пальцами.

    - Где ты, Иван Ростиславич? - крикнул Держикрай. - Выдь, покажись людству!

    Иван протолкался к вечевой ступени, поднялся на самый верх.

    - Дивитесь, люди! - воевода вскинул шестопёр. - Теперя зарекутся поганые ходить на наши земли! У нас свой князь есть, берладский! Он нас ото всякого лиха оборонит! И пущай недавно у нас Иван Ростиславич, а уж показал он себя добрым воином и лихим рубакой… Но не я один всё решаю, а всё людство берладское. И како вы ныне скажете, тако и будет. Люди! Как вы скажете? Любо ли вам, чтоб был У нас свой князь? Чтоб водил наши полки, судил и княжил по всей нашей Правде?

    - Любо! - крикнул кто-то. Иван бросил взгляд в ту сторону - кричал Степан Хотянич.

    - Любо! Любо! - подхватили остатки дружины, Размахивая обнажёнными мечами.

    - Любо! - всё больше голосов звучало на вечевой ступени. И среди них слышался пронзительный, сходящий на визг, голос Тимохи-поповича.

5