Иван Берладник. Изгой

    - Почто так-то? - не вытерпел наконец Иван, когда к стану потянулись первые добытчики. - Ведь то мой град!

    Не гоношись, Иван, - осадил его Игорь Ольжич, с ленцой озирая стены. - Это война. На войне завсегда так бывает!… Ничо! Не всех порубили. Те, что останутся, новые домы срубят, хозяйство заведут и пойдёт всё по-старому… Смерд, он живуч!

    Сам Игорь впотай посылал своих молодцов в зажитье и уже предвкушал, сколько добра привезут ему в обоз.

    Иван примолк - в конце концов, ему вернут Звенигород и заодно приструнят стрыя. А если уладится Дело с Владиславом Ляшским, то выгодно будет иметь Такого соседа на страх Галицкому князю!

    …Ивача Халдеевича взбудоражил голос вечевого била и громкие крики толпы. Казалось, под стенами его терема собрался весь Звенигород с пригородами. Звенели слюдяные оконца от шума и гама.

    - Грикша! Бесово отродье! - гаркнул воевода, выпрямляясь и ступая ноги на пол.

    Заглянул постельничий холоп.

    - Почто шум в такую-то рань?

    - Да какая рань, батюшка! Уж заутреню проспали… - заворчал было Грикша, но осёкся и быстро добавил: - Вече, батюшка-воевода!

    - Вече? Чего орут? Что неймётся? - скривился Ивач Халдеевич.

    - Того не ведаю…

    - Ладно. Одеваться, живо! Да вели людям моим быть готовы. Сам поеду!

    Грикша выскочил было вон, но почти сразу вернулся, неся медный таз с водой для умывания. Плеснув воды на лицо, воевода стал одеваться. Тем временем терем ожил, захлопотал. На дворе спешно седлали коней, отроки поправляли доспех и проверяли оружие, в горнице бабы накрывали на стол. Работали не быстро - терем воевода занял не чей-нибудь, а княжеский. Прослышав, что сына её изгнали с Руси и назад ему хода нету, княгиня Аглая, вдова Ростислава Володаревича, ушла в монастырь. Но большая часть дворовых людей осталась прежними. Они помнили прежних хозяев и недолюбливали галицкого пришлого воеводу.

    Не дождавшись, пока ему накроют на стол, Ивач Халдеевич во главе своей дружины выехал со двора и сразу поскакал к вечевой площади.

    Там яблоку негде было упасть. На помосте стояло несколько бояр. Один из них вслух, надсаживаясь что-то читал. Заметив подскакавших верховых, люди внизу загомонили, расступаясь, и воевода подъехал к помосту вплотную.

    - Чего взгомонились? - гаркнул он, выпрямляясь в седле. - Аль дела нету иного?

    Один из набольших звенигородских бояр, Юрий Петрилыч, потряс свитком:

    - А нету иного дела! Вот, зри! Подмётная грамота! Со стрелой была к нам пущена!

    - Псы подлые! - рыкнул Ивач Халдеевич. - Воры! Чему верите? Грамоте подмётной? Как на стены лезть, так никого из вас нету - один хвор, другой слаб. А как грамоты читать да противным словам верить - тут как тут! Почто город от ворога не бережёте? Почто тут галдите, когда враг у ворот? Вот ужо я вас!

    - Погодь, воевода, - вступил в беседу Ян Мокеич. - Ты нас выслушай! Мы здеся, в Звенигороде, всему голова! Како молвим, тако и станет. Не враг у стен, а князь наш воротился - Иван Ростиславич. А сила ратная нагнана потому, что собрал супротив него рать Владимирко Галицкий.

    - А ныне в сей грамоте прописано, - подхватил Юрий Петрилыч, - что князь наш, Иван Ростиславич не желает крови и наказывает ворота городские отпереть. Тогда въедет он в город отчий и сядет, как прежде, править нами!

    - И надумали мы на то пойти и ворота отпереть, - крикнул с помоста Ян Мокеич. - Поелику не можем пойти против законного князя!

    - Не можем! Не можем! Пиши, боярин, что мы согласные! - галдели люди.

    Ян Мокеич старался не зря - в дружине Ивана должен был воротиться его зять Мирон. Хоть и низкого он рода, а дочери законный муж и внукам отец. Да и Пригляда шибко убивается…

    Ивач Халдеевич побагровел. Уж который день боролся он со звенигородцами - не хотят воевать, и всё тут! А ныне в воздухе запахло прямой изменой. Вот-вот хлынет народ с площади к воротам - не сдержать сотне его молодцов людские толпы.

    - Стой! - он решительно выпростал ногу из стремени и стал карабкаться на помост. - Кажи сию грамоту! Сам гляну, правда ли прописана!

    - Гляди, воевода! - Юрий Петрилыч сунул ему под нос пергамент.

    Воевода выхватил у боярина подмётное письмо.

    - Это вот? - повернувшись к народу, заорал он. - Это вот подмётная грамота, в коей говорится о возвращении князя вашего? Да здесь измена! Вас подбивают восстать на подлинного князя вашего, что в Галиче сидит! Изменники, - ткнул пальцем в бояр на помосте, - воду мутят, а вы уши развесили!

    - Окстись, воевода! Что брешешь? - загомонили бояре.

    - Пёс брешет! Взять!

    Дружинники, окружившие помост, мигом бросились по ступеням. Бояре заметались туда-сюда, кликнули своих людей, но воеводины отроки поспели ранее. Ушли лишь двое, прыгнув в толпу на людские головы. Юрия Петрилыча, Яна Мокеича и с ними Василия Одинцовича схватили прямо на помосте.

    - В корне задавить измену! - разбушевался Ивач Халдеевич. - Руби головы!

    И сам, прежде, чем отроки поверили, что это не пустые слова, выхватил меч и рубанул наискось по затылку и шее Юрия Петрилыча. Голова упала на помост, орошая его кровью. Тело дёргалось в руках отроков, те брезгливо пятились, опасаясь запачкать одежду. Вслед за ним расстались с жизнью двое других бояр. Ивач Халдеевич подхватил за вихор одну отрубленную голову. Губы её ещё дёргались, глаза вываливались из орбит.

    - Зрите! - крикнул воевода отпрянувшей в страхе толпе. - Кто теперя в городе голова?

    - Ты! Ты, воевода!… Ты голова, - сперва несмело, а потом все громче зазвучали голоса.

    - Тогда все к стенам и с ворогом биться без лести!

4