И пошло катиться по улицам Олешья, поднимаясь всё выше и выше к кварталам, где жили бедняки, раскатистое: «Берла-ад!»
Город заметался. Предместья, что располагались возле берега, в несколько часов были захвачены. На улицах всюду валялись ещё тёплые тела, лилась кровь, бегали обезумевшие жители. Берладники спешили ободрать трупы, снимая украшения, срезая калиты, сдирая одёжу получше. Другие врывались в дома, где хватали всё, на что падал глаз. Третьи хозяйничали на кораблях, вороша в трюмах сложенный товар.
Но бой ещё продолжался. Ибо из верхнего города, где останавливались самые именитые купцы, где жило местное боярство и градоправитель, уже мчались закованные в железо ратники.
Впрочем, им вскоре нашлось дело и на стороне. Ибо пришедшие торговать половцы, что стояли станом за окраиной, прознав о беспорядках в городе, тоже решили нагреть руки на грабеже и ворвались в предместья, грабя и убивая. Так что городской гарнизон вместе с уцелевшей охраной купеческих караванов вскоре был принуждён сражаться с двумя противниками…
В ту пору в Олешье задержался, ожидая корабля в Царьград, боярин Гюрата Семкович, коего послал Ростислав Мстиславич к императору по делам церковным. Боярин мог бы отплыть ещё третьего дня, но в дороге через днепровские пороги его укачало и он хотел выждать время, чтобы забылись страх и дурнота.
Жил он на дворе олешского наместника Никодима и как раз готовился трапезничать, когда послышался далёкий шум со стороны моря.
- Епишка! - кликнул доверенного слугу. - Поди-ка узнай, почто шумство?
Парень зайцем метнулся за ворота, но воротился неожиданно скоро. Вместе с ним в палаты вошёл чернобородый смуглый грек Серафионис, с которым Гюрата Семкович должен был отплывать. Выглядывавший из-за его плеча Епишка округлял глаза и делал боярину знаки, указывая на грека.
- Вот не ждал, не гадал, друг Серапион, - приветствовал его боярин, на свой лад переделывая имя. - Что так поспешно взошёл? Аль весть какая?
- Весть, друг Гюрата, нерадостная, - грек прошёл к столу. - Город в огне.
- Как так? - Гюрата Семкович вскочил: - Кто ж посмел?
- Презирающие смерть…
Так греки называли берладников за их воинственность и отчаянную смелость.
- Их тьмы. Пришли они на кораблях и уже захватили порт и нижний город, - продолжал Серафионис. - Мой товар пропал, мои люди либо перебиты, либо захвачены в плен. Мой корабль… Боюсь, что не скоро мы поплывём в Константинополь!
Боярин отмахнулся от грека. Иные мысли вихрем проносились в его мозгу. Что княжье поручение он выполнит не сейчас, так позже - это само собой разумелось. Не Серапион - так другой грек подвернётся. А вот берладники - это неотложно и опасно, ибо ежели они возьмут город и доберутся сюда…
- Эй! Маркуха! Кирька! Усата! - заорал боярин, созывая своих людей. - Упредить наместника, запереть ворота, раздать всем копья и дубьё. Ежели кто из чужих сунется - сечь нещадно…
Ратники разбежались. Но не миновало и минуты, как дверь опять хлопнула - ворвался Андрей, сын киевского тысяцкого Жирослава Иванковича, недавно поставленного князем Ростиславом, ибо прежний, Шварн, отказывался принять его власть. Боярича сам князь просил взять в посольство - пущай приучается.
- Слыхали, что деется? - воскликнул он с порога. - Бают, берладники пришли!
- Пришли, и путь нам из Олешья заперли, - зло кивнул Гюрата Семкович. - Ты, вот чего, Андрей Жирославич, бери-ка коней да своих людей и скачи в Киев. Птицей лети, доложи князю Ростиславу - пущай помощь пришлёт. Ну или хоть пущай отомстит лиходеям.
В юности Гюрата Семкович не раз был свидетелем половецких набегов. Ходил сам в степь и стоял на городской стене, отбиваясь от орды степняков. Потому, снарядив молодого Жирославича в Киев, стал готовиться к обороне спокойно, как у себя дома.
Не он один не потерял головы. Торговому городу нельзя без дружины, а наместник не зря ел свой хлеб. Поэтому, легко и быстро захватив окраины и подол, берладники столкнулись с сопротивлением, которое оказал им верхний город.
Ратились долго. Когда же отшумели битвы и стали решать, что делать дальше, не было единого мнения. Напрасно убеждали воевод Тимоха Попович и Мошка:
- Надоть идти на Киев, помогать нашему Ивану Ростиславичу! - говорили они. - Так ещё по осени было говорено!
- Вот вы, ежели хотите, и отправляйтесь, - отвечали им воеводы. - Сыщете охотников - скатертью вам дорога. А только мало найдётся тех, кто готов в путь. Да и с кем вы пойдёте?
- Подмогу надо звать из Малого Галича, - не сдавался Тимоха.
- Так зовите! А мы не идём. Виданное ли дело - берладникам Киев брать! Тут силища, чай, нужна немалая!
Не помог и большой сход - среди рядовых берладников было много таких, кто считал, что дело сделано и пора, прихватив полон и добычу, отправляться восвояси. Про поход на Киев и слышать не хотели - мол, не наше это дело.
Тимоха и Мошка не сдавались. Пока одни берладники готовились вернуться в Берлад, а другие залечивали раны, они собрали несколько сотен охотников и послали в Малый Галич гонцов - пускай все, кто желает попытать воинского счастья, не мешкая идут в Олешье. А оттуда - вверх по Днепру.
Гонцы ушли. Но прежде, чем Малый Галич прислал подмогу, дозорные донесли, что с реки движется целый караван ладей - насад было десятка три, не меньше. Берегом же идёт конная дружина в бронях и при оружии.
- Дождались! - зло сплёвывали сквозь зубы воеводы. - Не иначе, как по наши души!
Это было так. Андрей Жирославич вовремя поспел в Киев и донёс до князя Ростислава весть о берладском нападении. Великий князь по матери помянул Ивана, без коего, по его разумению, тут не обошлось, и послал двух своих воевод, Якуна и Юрия Нежировича, разогнать находников. Они погрузили полки в насады и, спеша изо всех сил, свалились на берладников, как снег на голову.
Те засуетились, перетаскивая в свои ладьи награбленное добро и сгоняя полон, но успели-таки отвалить от пристаней прежде, чем киевские войска настигли их в Олешье.
Погоня была долгой. Тяжелогружёные берладские насады не могли похвастаться скоростью, а кидать в море добычу - об этом никто не мог и помыслить. Киевские ладьи легко обогнали берладские насады, отрезав им путь в устье Дуная, где те могли затеряться среди бесчисленных островов и проток, и вынудили грести дальше к югу. С большим трудом, не бросая весел всю ночь, берладники кое-как сумели обойти погоню и пристать к берегу.
Усталые, многие с застарелыми ранами, берладники побросали ладьи и пешим ходом, гоня полон и волоча в обозе добро, двинулись к Серету. Судьба забросила их на земли Болгарского Царства, куда ватаги часто ходили в набег. Поэтому остатки войска могли надеяться на то, что успеют добраться до своих.
Кияне настигли их недалеко от города Дорогичина. Две конные дружины стали обходить берладников с боков, отрезая от ближайшей реки и города, где те могли бы укрыться за стенами, и находникам пришлось принять бой.
Бились крепко - одни пришли мстить и стремились как можно скорее покончить с врагом, другие отстаивали свою жизнь. Сцеплялись намертво, чуть ли не зубами вгрызались, но выстоять против закованной в броню княжеской дружины берладники не смогли. Слишком у многих не было доспехов, слишком многие сражались самодельными копьями, а то и носили бесполезные в сече луки.
Тимоха Попович с рычанием рубился топором в самой гуще. Он стоял в первых рядах, и не один уже киянин нашёл свою смерть от его ударов. Высокий, плечистый, с горящими глазами и звериным рыком на устах, он пугал одним своим видом. Подле него собрались немногие ратники из его ватаги - те, кто оставался в живых. Справа - Юрко Домажирич, слева, чуть в стороне, - Мошка. Из десятка дружинников, которых отпустил в Берлад князь Иван, рядом с Мошкой оставалось всего трое.