— На просеке.
— Хлеб-то не забыли прикрыть. Чу, дождь собирается.
— Под телеги упрятали. Чать, не впервой.
— Подорожную[3] нашли?
— Нашли, Ермила. За пазухой держал.
— Давай сюда… И деньги, деньги не забудь.
Ватажник с неохотой протянул небольшой кожаный мешочек.
— Сполна отдал? Не утаил, Авдонька?
— Полушка к полушке.
— Чегой-то глаза у тебя бегают. Подь ко мне… Сымай сапог.
Авдонька замялся.
— Не срами перед ватагой, Ермила. Нешто позволю?
— Сымай! А ну, мужики, подсоби.
Подсобили. Одноух вытряхнул из сапога с десяток серебряных монет.
— Сучий сын! Артельну казну воровать?! В яму!
Ватажники навалились на Авдоньку и поволокли за сруб; тот упирался, кричал:
— То мои, Ермила, мои кровные! За что?
— Атаман будет суд вершить. Нишкни!
— Что с купцом и возницами, Ермила? — спросил Давыдка.
— В подклет. Сторожить накрепко.
Яма. Холодно, сыро, сеет дождь на голову. Боярский сын в одном исподнем, босиком, зябко повел плечами. Наверху показался ватажник, ткнул через решетку рогатиной.
— Жив, боярин? Не занемог без пуховиков? Терпи. Багрей те пятки поджарит, хе-хе.
Багрей! На душе боярского сына стало и вовсе смутно: нет ничего хуже угодить в Багрееву ватагу. Собрались в ней люди отчаянные, злодей на злодее. На Москве так и говорили: к Багрею в лапы угодишь — и поминая как звали.
— Слышь, караульный.
Но тот не отозвался: надоело под дождем мокнуть, убрел к избушке.
Багрей проснулся рано. За оконцами чуть брезжил свет, завывал ветер. Возле с присвистом похрапывал есаул. Пнул его ногой.
— Нутро горит, Ермила. Тащи похмелье[4].
Одноух, позевывая, побрел в сени. Вернулся с оловянной миской, поставил на стол.
— Дуй, атаман.
Багрей перекрестил лоб, придвинул к себе миску; шумно закряхтел, затряс бородой.
— Свирепа, у-ух, свирепа!
Полегчало; глаза ожили.
— Сказывай, Ермила.
Одноух замешкался.
— Не томи. Аль вести недобрые?
— Недобрые, атаман. Худо прошел набег, троих ватажников потеряли. Боярский сын лихо повоевал.
— Сатана!.. Сбег?
— На стан привели. В яме сидит.
— Сам казнить буду… Что с обозом? Много ли хлеба взяли?
Одноух рассказал. Доложил и об Авдоньке. Багрей вновь насупился.
— Не впервой ему воровать. Ужо у меня подавится. Подымай, Ермила, ватагу.
— Не рано ли, атаман? Дрыхнет ватага.
— Подымай!
Разбойный стан на большой лесной поляне, охваченной вековым бором. Здесь всего две избы — атаманова в три оконца и просторный сруб с подклетом для ватажников. Чуть поодаль — черная закопченная мыленка, а за ней волчья клеть, забранная толстыми дубовыми решетками.
В ватаге человек сорок; пришли к атамановой избе недовольные, но вслух перечить не смели.
Обозников и купца привели из подклета; поставили перед избой и Авдоньку с боярским сыном.
Одноух вышел на крыльцо, а Багрей придвинулся к оконцу, пригляделся.
«Эх-ма, возницы — людишки мелкие, а купчина в теле. Трясца берет аршинника. Кафтан-то уже успели содрать… А этот, с краю, могутный детинушка. Спокоен, сатана. Он ватажников посек… Погодь, погодь…»
Багрей даже с лавки приподнялся.
«Да это же!.. Удачлив день. Вот и свиделись».
Тихо окликнул Одноуха.
— Дорогого гостенька пымали, Ермила. Подавай личину[5].
— Аль знакомый кто?
— Уж куды знакомый.
Когда Багрей вышел на крыльцо вершить суд и расправу, возницы и купец испуганно перекрестились. Перед ними возвышался дюжий кат[6] в кумачовой рубахе; лицо под маской, волосатые ручищи обнажены до локтей.
Купчина, лязгая зубами, взбежал на крыльцо, обхватил Багрея за ноги, принялся лобзать со слезами.
— Пощади, батюшка!
А из-под личины негромко и ласково:
— Никак, обидели тебя мои ребятушки. Обоз пограбили, деньги отняли. Ой, негоже.
Купчина мел бородой крыльцо.
— Да господь с ними, с деньгами-то. Не велика обида, батюшка, не то терпели. Был бы тебе прибыток, родимый.
— Праведные слова, борода. Прибыток карман не тянет! — гулко захохотал Багрей, а затем ухватил купца за ворот рубахи, поднял на ноги. — Чьих будешь?
— Князя Телятевского, батюшка. Торговый сиделец[7] Прошка Михеев. Снарядил меня Ондрей Ондреич за хлебом. А ныне в цареву Москву возвращаюсь. Ждет меня князь.
— Долго будет ждать.
Пнул Прошку в живот; тот скатился с крыльца, ломаясь в пояснице, заскулил:
— Помилуй, батюшка. Нет за мной вины. Христом богом прошу!
4
Похмелье — одно из известных изделий русской кухни. Оно состояло из нарезанных ломтиков холодной баранины, перемешанных с искрошенными солеными огурцами, уксусом, огуречным рассолом и перцем.