Вышел из прируба. На улице черно, ветрено, сыро. Дождь, крупный и холодный, хлестнул по лицу. Евстигней запахнул кафтан и побрел к воротам. Поднял фонарь — караульный пропал.
«Опять дрыхнет, нечестивец. Послал господь дозорного».
— Гаврила!
— Тут я, — послышался голос с повети. — Зябко. Плеснул бы для сугреву.
— Ужо плесну. — Евстигней приблизился к дозорному, покосился на дверь подклета, зашептал. — Ступай к мужикам. Глаз не спущай. Чую, лихие людишки. Особливо тот, с рябой рожей… А Федотку не ищи. У меня в горнице.
— В горнице?.. Так-так, — крякнув, протянул Гаврила.
— Пистоль заряжен?
— Не оплошаю.
— Ну-ну, — мотнул бородой Евстигней и тихо шагнул к подклету.
ГЛАВА 3
ЛАРЕЦ
Ермила зло замахнулся на боярского сына.
— Четвертовать его, атаман. Чалого посек, дружка верного. Я с ним пять налетий по Руси бродяжил.
Выхватил саблю, ощерился.
— Цыц! Сам казнить буду.
Багрей подтолкнул боярского сына к волчьей клети, Голодная стая рвала на куски Прошкино тело.
Багрей широко перекрестился.
— Упокой, господи, новопреставленного раба божия.
Боярский сын отвернулся. Атаман шагнул к детине, тяжело ухватил за плечи и вновь повернул к клети.
— Страшно?.. Разуй зенки, разуй! Не вороти морду.
— Кат! — хрипло выдавил боярский сын, и глаза его яро блеснули.
— Не по нутру? Ишь ты. Я тобой еще не так потешусь, гостенек ты мой желанный… Ермила! Тащи его в избу.
Боярского сына поволокли в атаманов сруб, толкнули на лавку.
— Стяни-ка ему покрепче руки… А теперь уходи, Ермила. Говорить с гостеньком буду.
Багрей замкнул дверь на крюк, сел против узника, положив топор на стол. Долго молчал, теребил дремучую бороду. Наконец вымолвил тихо:
— Ну здорово, страдничек. Привел господь свидеться.
Боярский сын не отозвался, но что-то дрогнуло в его лице. Багрей скинул личину.
— Не признал, Ивашка?
Глаза детины широко раскрылись.
— Мамон! — глухо выдавил он, приподнимаясь на лавке.
— Не чаял встретить?.. Гляди, гляди. Давненько не виделись. Где же тебя носило? Почитай, год прятался. Молчишь? Я-то думал в степи подался, а ты тут, в лесах шастаешь.
Иванка пришел в себя. Проглотив комок в горле, зло произнес:
— В вотчине мужиков мучил и тут катом обернулся. Ох, и паскудлив же ты, Мамон. Жаль, не удалось тебе башку смахнуть.
— А я везучий, Ивашка. Ни царь, ни сатана мне башку не смахнет. А вот дьяволу я еще послужу, послужу, Ивашка! Люблю топором поиграть.
— Убивец, тьфу!
— Плюй, Ивашка, кляни, Не долго тебе осталось. Хватит, погулял по белу свету.
— Червь могильный, душегубец!
— Вестимо, Ивашка, душегубец. Топор мне брат родной, а плаха сестрица. Люблю людишек потрошить. Я ж у Малюты Скуратова[14] в любимцах ходил. Небось слышал? Горазд был на топор царев опричник, ух, горазд!
— Нашел чем похваляться. Кат!
— Кат, Ивашка, злой кат. Вот так и князь меня величал. Никак, по нраву я был Андрею Андреичу.
— Чего ж от него сбежал? Кажись, в узде он тебя не держал, усмехнулся Болотников.
— Э-эх, Ивашка, младехонек ты еще. У меня с Телятевским особая дружба. Вот и пришлось в леса податься. Тут мне вольготней, я здесь царь лесной.
Подошел к поставцу, налил в кубки вина.
— Хошь выпить? Я добрый седни. Винцо у меня знатное. Борису Годунову в дар везли, а я перехватил гостей заморских. Поднесу, Ивашка.
— Из твоих-то рук!
— Рыло воротить?
Прищурился, вперив в Болотникова тяжелый взгляд.
— Гордыни в тебе лишку. А чем чванишься? Смерд, княжий холоп! Я из тебя спесь вытряхну, живьем буду палить. В адских муках сдохнешь.
Мамон выпил и, с трудом унимая злобу, заходил по избе. Взял топор, провел пальцем по острому лезвию, ступил к Болотникову.
— По кусочкам буду тяпать, а к ранам — щипцы калены да уголья красны. Орать будешь, корчиться, пощады просить. Но я не милостив, я тут всех в царство небесное отсылаю. А зачем отпущать? Пропал раб божий, сгинул — и вся недолга. Да и волков потешить надо. Уж больно человечье мясо жрут в охотку… Чего зверем смотришь? Ух, глазищи-то горят. Не милы мои речи? А ты слушай, слушай, Ивашка. Покуда слова, а потом и за дело примусь… Жутко, а?
Тяжело сел на лавку, помолчал, а затем вновь тихо и вкрадчиво спросил:
— А хошь я тебя помилую?
— Не глумись, Мамон. В ногах ползать не буду.
— Удал ты, паря. А я взаправду. Отпущу тебя на волю и денег дам, много денег, Ивашка. Живи и радуйся. Но и ты мне сослужи. Попрошу у тебя одну вещицу.
14
Малюта Скуратов — Вольский Григорий Лукьянович, думный дворянин, ближайший помощник царя Ивана Грозного по руководству опричниной, пользовавшийся его неограниченным доверием.