- …опечатка!.. …учил!.. …кабуча!.. — теперь отчаянно доносилось из района его талии.
Но не успел он даже начать прикидывать, как далеко им придется пролететь и с какой высоты придется падать, как все вдруг кончилось.
Ветер исчез так же внезапно, как и появился, черная мгла рассеялась, и воздухоплаватели успели увидеть, куда они упадут.
Иван увидел Агафона.
Агафон увидел болото.
В таком порядке они и приводнились, подняв стену мутных брызг.
С первого взгляда это было то же самое болото, кроме одной небольшой детали. Черная зловонная жижа была абсолютно свободна от какой бы то ни было растительности.
И живности, что немаловажно.
Отфыркиваясь и отплевываясь, из–под царевича вынырнул чародей и, шлепая руками и ногами по черной грязи как колесный пароход, кинулся грести к берегу. Благо, он был всего метрах в двух от них.
Полежав еще с минуту на мелководье, и окончательно осознав, где находится верх, где низ, где берег, а где он сам, Иванушка не спеша поднялся, попытался вытереть грязным рукавом грязь с лица, что, в конечном итоге, сделало ее только гуще и, покачиваясь, побрел в том же направлении.
На берегу его уже ждал волшебник в обнимку со своим верным мешком, оба истекающие холодной затхлой водой и вонючей жижей, но непобежденные.
- Я же говорил, что мешок с магией не пропадет даже в пасти Змея–Горыныча! — гордо ухмыльнулся Агафон и, кряхтя, поднялся на ноги. — А, как я ее, а? Будет знать, выдра, как на честных людей нападать, головы им морочить! У–у, сколопендра драная!
И тут он метрах в пяти от себя и от берега, среди пожухлой травы, заметил то ли красивую громадную жабу, то ли безобразную маленькую девочку. Она извивалась, скулила, барахталась в пыли и грязи, но ползти то ли не могла, то ли даже не пыталась.
- Вот она!!! — торжествующе вскричал маг и, отшвырнув свой заветный мешок, кинулся к ней. — Болотница! А вот щас я ей, гаде водянистой!..
Он занес над ней ногу, но потерял равновесие и опрокинулся на спину.
Может, этому в немалой степени поспособствовал Иван, запустив в него его же любимым мешком.
- Не трогай ее, — пошатываясь, подошел он к беспомощному чудовищу, поднял его на руки и понес к воде. — Пусть живет.
- Зачем, Иван?! — не вставая, возопил чародей, воздев руки к небу. — Это же нежить! Нечистая сила! Ее изводить надо, а ты — «пусть живет»!..
Иванушка постоял, глядя, как благодарно растянув безразмерную пасть в улыбке и моргнув глазами–блюдцами, болотница шлепнула по воде перепончатыми ногами и ушла в черную непрозрачную глубину.
- Не знаю… — виновато улыбнувшись, пожал он плечами. — В бою бы зарубил — и не поморщился. Скорее всего. А так… Хоть и нежить, а все равно жалко…
- Чудной ты, царевич… — покачал головой волшебник, поднимаясь с земли. — Как динозавр. Вымирающий вид.
- Почему?
- Потому что с таким подходом к врагам тебе долго не жить. Вот помяни мое слово.
Метрах в ста от болота по зарастающей узкой просеке их терпеливо дожидалась цель их перехода.
То, что издалека Иванушка принял за деревню, оказалось небольшим неопрятным домиком с растрепанной, как прическа панка, соломенной крышей и с надворными постройками вокруг, которые сгрудились вокруг своей неухоженной избушки как цыплята вокруг наседки, лишенной материнских прав. Обвалившийся местами забор не стал утруждать их поисками калитки или ворот, и, провалившись пару раз по щиколотку в покорно догнивающие на земле доски, спутники осторожно зашагали к избе, оставляя после себя на сухой траве грязные лужи болотной воды.
Одинокое пыльное окно с кривым наличником, как око старого циклопа, страдальчески взирало на их приближение.
Вокруг стояла подозрительная тишина.
Хотя вряд ли они бы обрадовались больше крикам выскакивающих из засады врагов или звону тетивы.
- Эй, хозяева? — негромко позвал Иван и заоглядывался по сторонам — не привлек ли его голос чьего–либо ненужного внимания.
- Хм, вход у нее со стороны леса, что ли? — озадаченно поскреб в затылке под колпаком волшебник, заглядывая за правый угол.
- Избушка–избушка, поворотись ко мне передом, а к лесу — задом, — припомнив истории из детских книжек, поеживаясь под свежим ветерком, усмехнулся царевич.
Даже то подобие улыбки, которое успело зародиться на его физиономии, засохло и прилипло к своему месту, когда изба, тяжело вздохнув всеми своими старыми бревнами, кряхтя и рассыпая из щелей паклю, поднялась на толстые чешуйчатые птичьи ноги и затопталась на месте, поворачиваясь, как было велено.
Спутники переглянулись.