- Эт почему? По–моему, угадала. Мужик. Идет в лес — смотрит назад. Из лесу — смотрит в лес.
- Так ить упадет он, ежели назад смотреть будет, а не под ноги, — засмеялся дедок.
- Хм… И верно… почесала в свалявшейся копне неопределенного цвета волос Матрена. — Назад идет… В лес смотрит… А, поняла! Это рак! Он задом ходит наперед, а смотрит–то назад!
- Ай, опять не угадала, пава!
- Это почему еще?
- Раки задом наперед не ходят, дорогая–золотая ты наша. И зачем раку из леса да в лес ходить?
- А–а… Чтоб тебя… — плюнула уткоженщина в досаде. — Ну, хорошо. Сдаюсь. Кто это?
- Топор у мужика за поясом.
Даже по спине ее было видно, как она нахмурилась и шевелит губами, совмещая загадку с отгадкой.
- Ну, так не честно, — наконец повернулась она к пассажирам. — Вы полегче чего задавайте. А то — нырну.
- Ну, полегче, так полегче, — без споров сдался Зимарь, и выдал на–гора:
- В лесу выросло, из лесу вынесли, на руках плачет, а по полу скачут.
- Кто скачет? — уточнила Матрена перед тем, как задуматься.
- Все, — просто объяснил Зимарь. — Кто слышит, как плачет — те и скачут.
Матрена подумала, и пришла к выводу:
- Так это лешаченок, поди. В лесу вырос, из лесу его забрали, ему у людей плохо, вот он и плачет.
- А скачет кто?
- Н–ну… Люди скачут?
- Зачем?
- Может, у них от его плача голова болит, — с сомнением предположила Матрена и выжидательно оглянулась.
- Ох, не угадала, сердешная, — хлопнул себя по коленкам Зимарь. — Ох, опять не угадала. Ну, что? Али сдаешься, али как?
- Как — не угадала? — сердито поджала губы уткоженщина. — Что значит — «не угадала»? А что это, по–твоему?
- А балалайка, милая, балалайка. Из дерева лесного деланная, играешь в нее — будто плачет, а народ пляшет.
- А–а… Хм. И верно. Балалайка. Подходит. Кхм. Ну, ладно. Дальше давай, дед. Да только полегче, полегче выбирай! А то ить нырну часом.
- Да ведь как скажешь, пава–величава, — поклонился дед и продолжил: — Синенька, маленька, по городу скачет, всех людей красит.
Лицо у Матрены вытянулось.
- Маленькая девочка–хулиганка сама упала в краску и теперь всех тоже пачкает?
- А нет, пава. Не угадала, — заухмылялся дед. — Это иголка стальная, всех одевает–украшает.
- Хм. А ну, еще загадай!
- Висит груша, нельзя скушать.
- Тетя Груша повесилась?
- Светильник под потолком!
- Ах, чтоб тебя!.. А ну, еще!
- Ладно. Вот такую теперь загадку, красавица, отгани. Пришли воры, хозяев украли, а дом в окошки ушел. Ты это сама, поди, бессчетное множество раз видала, сразу скажешь, легкая загадка.
- Да? — возмущенно изумилась Матрена. — Да врешь ты все, старик! Да рази ж такое возможно, чтобы воры хозяев крали! Ну, а дом — что я, думаешь, дома не видела? Как дом может уйти в окошки? Что ты несешь такое? Так и скажи, что быть такого не могет!
- А вот и могет! А вот и могет! — Зимарь только что не хихикал. — Сдаешься, али как?
- Сдаюсь, — многозначительно прищурилось дивовище. — Нут–ка, говори свою отгадку, ежели такая есть.
- Да как ей не быть, пава, — взмахнул руками старичок. — Это же пришли рыбаки, рыбу из сетей вытащили, а вода в ячейки вытекла.
- Как, и все?!.. — неизвестно, что у уткоженщины открылось шире — рот или глаза. — И верно ведь… Ай, да старик! Ай, да затейник! А ну, еще загадай!
- Да легко! — Зимарь вошел в азарт. — Четыре четырки, две растопырки, третий — вертун.
- С… сдаюсь!
- Корова!
- А еще! — тут не на шутку разохотилась и Матрена.
- Стоит копна посреди двора, спереди вилы, сзади метла!
- Сдаюсь!
- Корова!
- Еще!
- Стоит сноха, ноги развела, всех кормит, сама не ест.
- Корова?
- Соха!
- Еще!
- Скоро ест, мелко жует, сама не глотает, и другим не дает!
- Соха?
- Пила! Шла свинья сквозь быка по железному следку, хвост смолевой!
- Н–не знаю!
- Иголкой сапоги тачают!
- Еще!
- На ямке, ямке, сто ямок с приямком!
- Еще!
- Наперсток! А нут–ко, эту загадку отгани! Пошел я по тух–тухту, взял с собой тав–тавту, нашел на храп–тахту; кабы да не тав–тавта, съела б меня храп–тахта!
- Ну, ты даешь, старик! Это даже не выговорить!
- Пошел я по лошадь, взял с собой собаку, нашел на медведицу, пава!..
- А ну, еще давай!
Расслабившись на покрытой жесткими перьями, без устали под ними двигающейся спине дивовища, Иван и Агафон с улыбками наблюдали за дуэтом Матрены и Зимаря.
За кормой их вошедшего в раж игромании судна пенился белый след от мощных утиных лап, а на противоположном берегу, который становился все ближе и четче с каждой минутой, уже ясно просматривались невысокие горы, покрытые полураздетым лесом, прибрежные в ржавой листве кусты, следы на песке и дымки среди деревьев — совсем недалеко от берега. Значит, Матрена не обманула, и там действительно живут люди, у которых можно будет привести себя в порядок, купить коней, теплую одежду и припасы, спросить дорогу и оставить деда Зимаря. Может, найдутся у него там родственники, или хотя бы вспомнит его кто–нибудь. Да если даже и нет — не тащить же старика с собой, пока его кто–нибудь не признает.