Все в радиусе десяти метров, включая камни, землю, траву и их вещи оказалось покрытым ровным, матово поблескивающим слоем сажи, сквозь который пробивались тонкие струйки дыма. Копотью были измазаны и их лица, руки и одежда. Которая тоже местами дымилась.
Само кольцо рассыпалось в золу и них на глазах — в пальцах Агафона осталась только потемневшая короткая цепочка.
- Никогда не думал, что в Тарабарской стране такое странное представление о свете, — хлопая себя по бокам и рукавам, сбивая подозрительные дымки, покачал головой Иван.
- Подумаешь… — ворчливо пробормотал маг, энергично проделывая такой же комплекс упражнений. — Ну, перепутал… Так ведь все живы же. Пока. Давай лучше…
- Давай, лучше сложим все, что осталось обратно и остановимся на кукле, — твердо перехватил потянувшуюся уже было к следующей вещичке руку волшебника Иванушка.
- Ты собираешься ЭТО слушать все пять часов, пока мы там идем? — недоверчиво переспросил Агафон.
- Да, — решительно ответил Иван. — Пока есть, чем слушать. И пока вообще есть мы.
Агафон с видом альтруиста, которому не дают осчастливить все остальное человечество, развел руками и, проговорив: «Ну, если ты так действительно решил», выловил из мешка куклу и запустил ее.
Через несколько минут Иван понял, что он уже никогда не сможет слушать музыку с прежним благоговением.
А впереди еще были пять часов.
Они шли по затхлой, сочащейся холодной, кажущейся разноцветной в свете кукольных вспышек водой расселине уже полчаса. Под ногами хрустели то ли мелкие камушки, то ли черепа небольших зверушек, меланхолично хлюпали набольшие лужицы и приглушенно журчали еще более маленькие ручейки. Воздух был холодным и сырым. Дребезжащие звуки жестяной музыки нервно отражались от сводов и стен и скатывались в воду. Под то опускающимся, то взмывающим ввысь потолком то и дело проносились, замогильно вздыхая, неясные тени — то ли большие летучие мыши, то ли мелкие демоны. Что–то постоянно где–то поскрипывало и тихонько скрежетало — может, это было эхо их шагов, а может, кряхтение проседающей от многовековой усталости породы, решившей, в конце концов, присесть отдохнуть. От ощущения же, что за ними кто–то все это время пристально и недобро наблюдает, избавиться не удавалось даже оптимисту Ивану.
Еще через двадцать минут Иванушка начинал понимать значение неизвестного ему прежде слова «клаустрофобия» и был готов изобрести еще несколько десятков замысловатых звукосочетаний, заканчивающихся на это липкое, с мурашками по коже, ватными конечностями и холодом в желудке древнестеллийское слово, если бы его об этом кто–нибудь прямо сейчас попросил.
Но чародей молчал.
Неизвестно было, о чем думал и что изобретал он, но когда над его головой с шевелящимися то ли от неведомого ветра, то ли от слова с окончанием «фобия» волосами внезапно пронеслась с визгом слишком близко очередная стая теней, он выронил свой любимый мешок, сумку с продуктами и, так же, не говоря ни слова, кинулся бежать обратно и пробежал несколько метров, пока не споткнулся и не упал.
- Агафон, ты… что–то забыл… снаружи… наверное? — участливо поинтересовался Иван, подождав, пока маг поднимется.
Тот зачерпнул в луже холодной воды, размазал ее по хранящему несмотря не все усилия хозяина следы копоти лицу, выдохнул и так же молча кивнул головой.
- Что?
- Свои мозги, вероятнее всего, — угрюмо проговорил маг, и сердце Ивана пропустило такт.
- Да все будет в порядке, ты не волнуйся, — не очень веря в то, что сам говорит, попытался его утешить царевич.
- С чего ты взял, что я волнуюсь? — вскинул брови волшебник. — Я не волнуюсь. Я В ПАНИКЕ!!! Я чувствую нутром, инстн… истн… интст… интуицией, что тут что–то не так!!! И я даже знаю, что! Этот твой малахольный Геночка заманил нас в ловушку!!!
- Но зачем ему это надо? — пожал плечами Иван. — Он видел нас в первый и последний раз! Если только ты не хочешь сказать, что между вами и ними, черными и белыми магами, существует такая вражда, что…
- Ну, существует, — признал Агафон. — Но не такая! Я не знаю, зачем он это сделал. И от этого мне еще хуже.
- А по–моему, Агафон, ты просто очень впечатлительный человек, ты с непривычки переутомился в пути, и поэтому тебе мерещатся всякие ужасы.
- Спасибо. Мог бы не говорить этого слова, — мрачно покосился на него чародей.
- Какого слова? — не понял Иван.
- Этого. На «у».
- Ужасы?
- ДА!!!
- Ну, Агафон, милый, потерпи еще немножко. Ведь осталось всего ничего — какие–нибудь четыре с небольшим часа — и мы будем на поверхности, под солнышком, или под дождиком, или просто под замечательным, добрым ласковым серым пасмурным небом…