— А я и не испугался! — вскинулся Иван.
— …просто народец тут всякий ходит, — не прерываясь, продолжал Серый, — что не поостережешься — сам без головы останешься. Ну, да ладно, чего там говорить, садись давай, вон, мясо поспело, наверно.
На костре, насаженное на прутики вперемежку с грибами, действительно поджаривалось мясо, нарезанное ("Тем самым ножом, наверное", — подумал царевич) большими бесформенными кусками.
— Оленина? — спросил Иванушка, больше для поддержания разговора, чем из любопытства.
— Конина, — бросил через плечо отрок, протыкая куски одним из засапожных ножей. — Нарежь пока хлеба, вон там, в суме возьми, — и ткнул ножом себе за спину.
Переметная сума лежала рядом с седлом.
С трехглавым лукоморским орлом.
А под седлом лежало нечто, завернутое в плащ, по форме похожее на большое блюдо.
При виде его догадка Ивана переросла в уверенность, и кровь бросилась в лицо.
Но только когда на глаза Ивану попался огромный том, раскрытый посередине, обратив к черному беззвездному небу неровные гребешки выдранных страниц (с триста сорок второй по триста сорок седьмую, невольно обратил он внимание), он, не помня себя от ярости, вырвал из ножен меч, размахнулся, и с диким воплем опустил его на спину Волка.
Вернее, на то место где определенно только что находилась спина Волка — паренек перекатился и вскочил на ноги почти мгновенно, и как по волшебству, в руках у него оказался кинжал. И когда царевич сделал второй выпад, сталь зазвенела о сталь, кинжал Волка сделал неуловимое для глаз (царевича) движение, и меч, как живой, вырвался из руки Ивана и отлетел в кусты. Иван, стараясь сохранить равновесие, сделал шаг назад, споткнулся обо что-то, и навзничь упал. Волк тут же прыгнул ему на грудь и приставил кинжал к горлу, прижимая свободной рукой руки царевича к земле.
Иван отвернулся и зажмурился.
— Так это был ТВОЙ конь, — голос Волка прозвучал неожиданно мягко. — Я должен был сразу догадаться. По шпорам. И по тому, что только у такого витязя, как ты… — Сергий не закончил фразы, но и так было вполне понятно, что он имел в виду.
Иван рванулся было, но Волк крепко держал его.
— Ты зачем его убил? — с гневом выкрикнул царевич, не оставляя попыток освободиться от железного захвата Волка.
— Чтоб не мучился. Когда я его нашел, он бился на боку со сломанной ногой. В нору попал, скорее всего. Я тоже люблю лошадей, не думай, что я душегуб там какой, но для него больше ничего было сделать нельзя. Ну а поскольку хозяина не было и следа, то что нашел — то мое. Ну и не пропадать же такой горе свежего мяса, — пожал плечами Сергий. — Сейчас, если хочешь, я верну тебе кое-что из того, что было с конем, мы переночуем у костра, а утром ты сможешь вернуться в свое Лукоморье, отсюда это не так уж и далеко, бодрым шагом за день доберешься. Успокоился?
Иван ничего не ответил, лишь отвернул голову, чтобы не глядеть Волку в глаза.
— Ну, мир, вставай, — и Сергий прыжком очутился на ногах и протянул царевичу руку.
Иван подумал, и неожиданно для самого себя руку принял. Волк рывком поднял его и хлопнул по плечу.
— Не расстраивайся, царевич, супротив меня и не такие бойцы, как ты, устоять не могли. Мои учителя получше твоих, видать, были, — улыбнулся он, снимая мясо с огня. — Да и к чему это тебе? Ты — царевич, тебе надо книжки читать, править учиться, а не палицей махать, — продолжал разглагольствовать он, отрезая толстые ломти от каравая и раскладывая их на рушнике, в который хлеб был завернут. — Да и вообще, если разобраться, какая нелегкая тебя сюда занесла, из Лукоморья-то, без дядьев, без охраны, без прислуги? Не каждый ведь день в глухом лесу царевичей встречаешь, тем более, таких… — Серый замялся, но уточнения не последовало, — как ты.
Иван на "таких, как ты" хотел обидеться, но подумал, и не стал.
Волк говорил правду.
Кто упустил коня? Кто заблудился в лесу? Кому два раза за пять минут приставляли нож к горлу? С кем какой-то бродяга разделался одним махом и теперь говорит так, как будто это он, Иван, мальчишка-недоросток?.. И драгоценная книга пошла на разжигание костра… Что сказал бы на это королевич Елисей!.. А предстоящее возвращение домой в объятия торжествующе-заботливой матушки — жалким, побежденным, растрепанным, без коня, без всего — "я же говорила, сыночка…"
Нет, это уже было больше, чем могло вынести разбитое сердце Ивана.
И он заплакал.
Серый бросил еду, обхватил Ивана за плечи и стал заглядывать ему в лицо.