— Князь его не заставлял, мой тезка сам вызвался, чтоб честь отстоять у Тугарина Змеевича, — ответил Иван.
— Все дураки за грош жизнь ставят, — Оскар посмотрел на Ивана и добавил, — Бесценная она у Иванов и копейки не стоит.
Борис невнятно проворчал, обгладывая утиную ногу. Портвейн кончился, Оскар разлил пшеничной медовухи. Завидев девушек, весело подмигнул им и помахал рукой, приглашая к столику. Девушки сделали вид, что не заметили, во все глаза смотря на калику, слушая его пение.
— Конь гурман, — захихикал Оскар, выпивая очередной кубок. — Мудренее хозяина, Ивашки, будет.
— Ты все задеть меня хочешь? — спросил Иван.
— Нет, учу уму-разуму.
Борис положил руку на плечо младшего брата, в его глазах блестели хмельные огоньки.
— Ты, меньшой, не серчай, Оскар как за границей побывал, характер склочный заимел. Все ему не нравится, ничто его не устраивает.
— Там цивилизация, а здесь, по сей день, щи лаптями хлебают.
— Заграница на нас держится, не мы на ней, — Борис добродушно усмехнулся, подлил братьям медовухи.
— Вот византийцы, постоянно богатырей наших на службу приглашают, наши в Риме служат, у греков, в Гишпании, по всему свету.
— Потому что не только силен, но глуп и покорен русский мужик, — ответил Оскар, поднимая кубок. — Здрав будь, Борис. А ты, Иван, чего волынишь или зазорно со старшими братьями пить?
— Нет, я много не пью.
— Правильно, Ванюша, — Борис звякнул кубками со средним братом, — мы мало не пьём. За здоровье Руси — нашего могучего царства-государства!
Оскар поморщился:
— Миф это, нет такого царства-государства, — но кубок осушил до дна.
— Точно, — Борис вытер усы и бороду, — кони наши богатырские, под стать хозяевам, не сравнить с басурманскими. За коней богатырских! — он быстро наполнил кубки.
— За жеребцов кологривых, за сивок быстрокрылых, — пьяно повторил Оскар, обмакивая медовухой усики.
Певец запел громче и звонче, переходя к торжественной финальной части.
Прохор и девушки громко захлопали в ладоши, к ним присоединились выглянувшие из кухни двое парней и женщина. От души захлопал Иван. Оскар, пьяно улыбаясь, закричал:
— Браво! Теперь соло!
— Песни наши широкие и раздольные, как земля, — басил Борис, хлопая Оскара по спине. — Молодец, гусляр, иди за наш стол, нечего такому парню в одиночестве сидеть. — Борис замахал руками.
— Медовухой угостим, — Оскар покрутил усики, недовольно поморщился, они были в меду.
— Благодарствуйте, мне и здесь хорошо, — ответил гусляр.
— Ты не стесняйся, — Борис подмигнул.
— Я не стесняюсь, место менять не хочу.
— Воля твоя, — вздохнул, отступая, Борис.
— А можешь что-нибудь современное сыграть, без этих трали-вали, тили-тили? — спросил Оскар.
— Гоп-стоп, что ли? — усмехнулся гусляр.
— Зачем, наше родное, русское.
— Так былина самая что ни на есть наша и родная.
— Ты меня не понимаешь! — рассерженно закричал Оскар.
— Трезвый пьяного не разумеет, — калика улыбнулся, зазвенел струнным перебором, подготавливаясь к новой песне.
Прохор подошел к братьям, поинтересовался: