— Я о ворожбе говорил, околдовала всех, мозги запудрила, лапшу развесила, — братья звякнули кубками. Выпили.
— Я, когда за границей, на улицу с красными фонарями ходил, — Оскар упал на плечо брата. — Каких только баб не видел.
— И?
— И белые, и желтые, и черные?
— Не верю — черные?
— Землю есть буду, назывались эфие… нет — эфиобки. Точно — эфиопки. Черные такие, я одну с косичками выбрал. Ты бы видел эти попки.
— Да ну?
— Я тебе говорю. У неё рука черная, а ладошка розовая, как у мартышки.
— Да ну? — Братья рассмеялись…
— …Скажи Иван, а на острове Буяне есть источник, из которого если напьёшься, вечную молодость получишь?
— Есть Ваня, есть вечный источник, мы его Поэзией зовем.
— Серьезно?
— Вполне. Кто из него напьется и посвящает себя творчеству — вечную жизнь обретает.
— Ты пил из него?
— Нет.
— Почему?
— Надо проверить себя, многому научиться, узнать и понять, иначе ничем полезным не обернется для тебя вода из источника. Сила нужна, не только телесная, но и еще большая — духовная.
— Я тебя понимаю, — прошептал царевич.
— Вот послушай, — гусляр тихонько заиграл:
— Это и есть поэзия?
— Это и есть источник, — тихо отозвался гусляр.
— Тезка наш написал?
— Он, Иван Бунин.
— Он пил из этого источника?
— И сейчас пьет.
Шум за столом братьев прервал разговор.
— Хозяин, покажи-ка нам девиц красных, что на кухне прячутся! — кричал с раскрасневшейся рожей Борис.
— Черненьких желательно, — хихикал, покручивая усики Оскар.
— Нет у нас таких, — Прохор выложил на стойку пудовые кулаки.
— А на кухне две? Мы видели. — Борис тяжело поднялся. — Нехорошо обманывать гостей.
— Я не обманываю, — спокойно отвечал Хозяин.
— Я их найду.
— Спать пора, царевичи, утро вечера мудренее.
Красная портьера отдернулась, рядом с Прохором выросли два дворовых добра-молодца.
— Так, — Оскар поднялся и встал рядом с братом. — Просьбы гостей святы: Коран, 14 сутра.
— А по санкам не хочешь? — улыбаясь, спросил Прошка.
— Сейчас узнаем, кто хочет по санкам, я тебе такой апперкот покажу, — братья, покачиваясь, вышли из-за стола. Прохор с хлопцами оставили стойку.
— Я их плясать заставлю, — шепнул калика царевичу. Он резко ударил по струнам, привлекая к себе внимание. Заиграл быстрый перебор, так, что Иван бегающих пальцев не мог увидеть. Быстрая мелодия обволакивала тело, ритм нарастал, музыка зазвучала громче. Пьяные братья и трактирщик с работниками, неожиданно, в такт мелодии, начали дергаться, смешно приседать, взмахивать руками.
— В пляс пошли! — властно объявил гусляр. Ритм стал резче и быстрее.
— Иии-иийй! — Борис стал притоптывать ногами, хлопать в ладоши, выписывать кренделя.
— Эх-ма! Матушку Вашу! — вскрикнул Оскар, пускаясь вокруг старшего брата в присядку.
Прохор и его работники отбивали коленца, хлопали себя по пяткам, животу, коленям, отбивали дробь на груди.
— А у Ивана Кузина большая кукурузина, выходите девки замуж, за Ивана Кузина! — тонким голосом заблеял Оскар.
Частушку подхватил Прохор:
Хлопцы хором:
Откинулась портьера, из кухни вышли три женщины: пожилая и две молодых, пухленьких. Завидев пляшущих, нелепо размахивающих руками мужиков, рассмеялись.
— Правильно Иван, пусть от музыки твоей, пыл петушиный растеряют, — сказала пожилая женщина.
— Оскар сунул пальцы в рот, засвистел.
— пробасил Борис.
Прохор, оставался верен любимой теме: