Иван спрятал меч в ножнах.
— Кто так шутит?
Зашуршали кусты, из них несмело выбрались, робко улыбаясь, двое косарей.
— Не серчай на нас. На тебе тоже не написано, кто ты такой.
— Иван-царевич.
— Все ясно, — мужики переглянулись и громко захохотали.
— Небось, было у отца три сына…
— Так и есть.
— Хочешь, байку расскажу? — спросил косарь, которому Иван голову хотел отсечь.
— Расскажи.
— Скакал Иван-царевич, скакал три дня и три ночи, пока соседи снизу не пришли и скакалку не отобрали.
— Это ты про что?
— Да просто так, — мужики дружно захохотали.
— А, вы куда идете?
— К Прохору трактирщику, нанялись на работу. Не подскажешь дорогу?
— Вам в ту сторону, откуда я еду. Держитесь, чтоб кусты от вас справа были, и смотрите, где трава примятая, так к Распутью выйдете, а там прямая дорога до трактира.
— Спасибо, царевич, — поблагодарили мужики. — Если б не ты, до ночи плутали бы с лешим.
— Откуда здесь лешему взяться?
— Подожди, скоро лес начнется.
— Будь осторожен, он и тебя пугать начнет да плутать заставит.
— Места здесь дикие. Не по той дороге ты поехал.
— Какая досталась.
Мужики и Иван разминулись.
— Нервный какой-то, я пошутил, а он за меч хватается.
— Младшие дети все такие.
— Избалованные, — шли и говорили мужики: новая тема, новые страсти, с ними и путь короче…
— Кошелек или жизнь, — ехал и усмехался Иван. — Шутники, кто так шутит?
Приключившийся случай позабавил, оказывается, и в Гиблых Землях можно людей встретить. Иван оглянулся — в высокой траве крестьян было не разглядеть, только косы на солнце блестели золотыми полумесяцами, да белели подвешенные на них узелки со снедью.
Прошло еще немного времени, среди кустарника стали попадаться одинокие деревья, трава стала ниже и не такой густой. В стрекочущий хор кузнечиков начали вмешиваться сольные партии птичьих трелей.
— Край-то какой красивый, кто тебе имя такое гнусное дал — Гиблые Земли? — Иван раздул грудь, глубоко втягивая прогретый солнцем запах луговых трав. — «Во поле березка стояла, во поле кудрявая стояла», — тонко пропел он и рассмеялся. В небольшой березовой рощице, мимо которой он проезжал, рассмеялись в ответ. Царевич всмотрелся в светлые просветы стволов. В роще послышалось знакомое карканье.
— Проверяешь? Я живой! — крикнул Иван.
— Еще живой! — эхом отозвалось из рощи. Конь всхрапнул, пристукнул копытом.
— Что, Сивко, чужого чувствуешь? — спросил Иван. Ободряюще погладил коня, — Кологривый ты мой. Ничего не бойся, это ворон балует. Хоть и триста лет живет, а все равно — птица глупая.
Переезжая от рощицы к рощице, Иван и не заметил, как начало вечереть, да и Сивко, хоть и богатырский конь, стал чаще спотыкаться. Царевич, спрыгнул на землю, повел коня в поводу.
— Скоро отдохнешь, смотри, какая трава — высокая, сочная, только место для ночлега отыщем.
Впереди виднелась высокая и мрачная полоса смешанного леса.
— В лес не пойдем. Остановимся в березовой роще, огонек разведем, правда, Сивко? — Конь теплыми губами ткнул царевича в плечо, что-то фыркнул. — Вот и отлично, лес завтра пересечем.
Рубиновая маленькая капелька огонька дрожала среди деревьев, словно чего-то боялась. Иногда с лиловых протуберанцев срывались к небу искорки, с заветной мечтой превратиться в звезды, и мирно затухали среди высоких холодных березовых крон.
Рядом слышалось жизнерадостное журчание маленького родничка, бьющего из-под заросшего мхом валуна и убегающего в глубь рощи. В той стороне, откуда доносилось его журчание, вспыхивали бриллиантовыми и изумрудными россыпями огни светлячков, звенели цикады.
Иван сидел, упираясь спиной в старый березовый ствол, смотрел на огонь, шевелил его, пробуждая к жизни, палочкой, подкидывал лиловому другу-зверю дровяной корм. Настороженно прислушивался к ночным звукам. Пламя после очередной порции сухих веток выхватило серый бок Сивко. Конь смачно хрумкал травой, о чем-то вздыхал. Порой к постоянному ночному фону примешивался хруст валежника, непонятное щелканье, посвист, странные шорохи вблизи ручья — то ли смех, то ли плеск воды. В такие мгновения конь вскидывал голову, вглядывался во тьму, но не пугался, значит — не до ужасов.