— Уже ночь.
— Какая разница, — русалия присела на границе света и тьмы. Иван увидел бледное красивое лицо с алыми, полными губами. Сквозь прядь волос, как бы ненароком, выскользнула половинка соблазнительной груди.
— Садись к костру.
— Не люблю сушь, — полные губы послали царевичу воздушный поцелуй.
Кикимора поворошила посохом костерок, тот разгорелся ярче.
— Валежник сухой — слышь, леший, леса понапрасну не губил.
— Я знаю, — леший нетерпеливо потер лапами. — Так что с брагой?
— Держи, леший.
Леший подхватил мех, поднял над собой и направил в открытую пасть шипящую струю.
— Ты особенно не увлекайся, — прошипела кикимора.
— Бульк, — леший передал наполовину опустевший мех кикиморе. — Знатная брага, — он громко отрыгнул.
— Закусить хочешь? — Иван подтянул к себе переметную суму.
— Что есть? — жадно спросил леший.
— Пирог с олениной остался, пирожки с капустой и яйцом. Сало есть, колбаска чесночная.
— Все свое, натуральное, — одобрил леший.
— Вестимо.
— Так что, земляк, жмешься? Доставай снедь.
— М-да, — Иван расстелил белую салфетку, стал выкладывать дорожный провиант.
Кикимора перекинула мех с брагой русалии, он слабо булькнул.
«Все выпьют», — с тоской подумал Иван.
— У меня этот родник минеральными солями богат — как живая вода, — промычал леший, запихивая в рот кусок пирога, показывая лапой в сторону, где журчал ключ. Он подцепил два пирожка, одним стал в зубах ковыряться, второй передал кикиморе.
— Ты скажи нам, лучше, Ваня, чего ты забыл в местах гиблых? — спросил леший.
— Ничего не забыл, к Руфию царю еду.
— А камень на дороге видел? — прокаркала кикимора.
— Видел.
— И что, прочитать не сумел? — прожурчала русалия, перекинула лешему пустой мех.
— Умею, — обиделся Иван, — так, когда писали? Столько времени прошло? Угощайся, русалия, пирожками, сальцем.
— Я только постную рыбку ем, — хихикнула русалия, плотнее закуталась в мокрые волосы, словно в плащ, длинные, темные и густые, похожие на бурые водоросли. В её руках появился костяной гребень, которым она принялась старательно расчесывать концы волос. — Чем длиннее, тем секутся больше. Не хочешь причесать меня?
— Не советую, — буркнул леший, нарезая толстыми кусками сало. — Все забудешь, что помнил.
— Спасибо, русалия, я лучше возле костра посижу, — ответил Иван, пробуя разглядеть в сумерках таинственную русалию. Её голос завораживал и, судя по интонациям, обещал неземные наслаждения. Царевич подбросил в костер охапку сухих веток. Вверх взметнулся столб искр, который тут же погас под властным движением посоха кикиморы.
— С огнем в лесу надо быть осторожным.
— Я осторожен.
— Рассвет придет, поворачивай назад, — прокаркала кикимора, — иначе хозяин живым не выпустит, — она настороженно повела по сторонам носом, похожим на конец сучка.
— Кто такой — хозяин?
— Шш-шшш, — прошипел леший, прекращая жевать, — не поминай лихо — услышит.
— Да, кто он?
— Шш-шшш! — зашикали со всех сторон.
— Делай, что кикимора советует — назад поворачивай, — прошептала русалия.
Леший потрогал паленый лоб.
— Здорово ты меня огрел. Теперь не скоро заживет.
— Мы думали, что ты спишь, — тихо рассмеялась русалия, — это я сонный наговор шептала.
— Дура, — леший показал ей волосатый кулак, — шептала и не нашептала.
Кикимора шмыгнула носом.
— Все правильно она шептала, царевич снадобье против сна принял, — проскрипела она, словно ветка старого дерева. — Вот сейчас, чую, — она показала на фиолетовый флакончик лежащий возле дерева.
Леший сытно рыгнул.
— Благодарствую, царевич, за хлеб и за соль.
— И за уши свои, лопоухие, благодари, — смеясь прожурчала русалия.
— Спасибо, — сказал леший.
— Вам спасибо, что ночь со мной провели, — ответил царевич. — Вы всегда зло творите?
— Разве это зло? Жизнь у нас такая, — проскрипела кикимора, высмаркиваясь в конец платка. — Раньше, при царе Горохе, мимо этих мест путь торговый пролегал, веселее было. Мы мужиков не обижали и они нас.
— Под крышей Соловья-разбойника жили, — вспомнил леший. — Я его свистеть научил. Свистел лучше меня, соловьем разливался.
— Душегубом он был, — сказал Иван.
— Знатным душегубом, — поддакнула кикимора.
— Его киллер из Мурома замочил, — продолжил воспоминания леший, — а потом Змей Горыныч объявился.