Старший отсалютовал ему копьем да и наставил острие в шею, пониже подбородка.
- Все это войско побила государыня наша, Марья Моревна Прекрасная Царевна. Сейчас мы тебя пред светлые очи представим.
- Ну валяйте,- отвечал Иван и царственным жестом отвел упертый в горло наконечник.
Эх, братцы мои, мысленно обратился он к Соколу, Орлу и Ворону, сказывали вы мне, что встречусь я с этой царевною, да не сказывали где, и когда, и как!..
Глава шестая. О ТОМ, КАК ИВАН-ЦАРЕВИЧ ВСТРЕТИЛСЯ С МАРЬЕЙ МОРЕВНОЮ, И О ТОМ, ЧТО УЗНАЛ ОБ УШАХ ДА КЛЮЧАХ.
Взяв под уздцы Иванова коня, воины повели его не скрозь поле битвы, а в обход, чему он был несказанно благодарен, ибо насмотрелся предостаточно. На поле выходили ратники, собирали стрелы, сабли и прочее орудие - татарам оно теперь без надобности. Небось и раненых добивают, подумал Иван и содрогнулся от мысли своей, но, приглядясь, понял, что и добивать-то некого. От урагана стрел, что обрушился на татарскую рать, остались на поле одни мертвецы.
- Знатно побилась ваша государыня,- заметил он капитану стражи.
Седовласый воин глянул на Ивана, и легкая усмешка тронула губы его. И прочел царевич в той усмешке, что немало пленных перевидал на своем веку старый ратник, и все желали подольститься к победителям.
- Каков супротивник, такова и битва. Ни один государь не попустит посягательства на свои земли.
- Да, но три тысячи татар...
- Так точно.- Ему, видать, странно показалось, что кто-то сомневается в доблести Марьи Моревны.- Было три тысячи.
Иван решил оставить этот разговор. Пожалуй, тут его никто не поймет. Под такой стражей он чувствовал себя уютней, нежели в татарском окружении: эти, по крайности, не подымают его на копья. Он старательно отводил глаза от трупов, но великие усилья нужны, чтоб не глядеть, на что идут некоторые лучники, дабы вызволить свои стрелы.
Гораздо более приятное зрелище представлял собою военный лагерь из белых полотняных шатров. Но необычным было его местоположение. Гвардии капитан Акимов, выказав изрядное упорство, сумел-таки втолковать ему кое-что о правилах ведения войны, о фураже, провианте, диспозиции войска и обозов на марше. Нудное ученье: Иван предпочитал описания витязей в сверкающих доспехах да гордых скакунов, что ржут, прядают ушами, трясут гривою, не думая о том, кто чешет ее и холит, и никогда никого не лягают и не кусают, разве врагов. Мало что засело в голове у него из той науки, но одно усвоил он крепко: лагерь и поле битвы должны отстоять далеко друг от друга, с тем чтобы вражий дозор ненароком не прорвался к нему и не оставил войско без продовольствия, свежих коней и ночлега. А белые шатры с золочеными наконечниками, гордо выставленные на самом краю поля были знаком либо неосмотрительности и незнания правил войны (хотя очи его лицезрели обратное), либо надменного презренья к сим правилам и уверенности в собственном превосходстве (тоже едва ли, ведь лагерь вдвое меньше татарского бока), либо такой предусмотрительности со стороны Марьи Моревны в подготовке своих баталий, что ни о каких вражьих дозорах и речи быть не могло.
Судя по тому, что сталось с татарским войском, именно в третьем и состояла истинная причина.
Ивана подвели к шатру поболе и покраше остальных, и покамест капитан ходил докладывать, царевич порядком оробел. Бахромчатые украшенья шатра сияли золотом, флаг из чистейшего шелка трепетал свежими красками, будто волны Окиян-моря.
Вышел из шатра челядинец с золотым кубком, подал Ивану-царевичу напиться, в кубке том не кумыс, не квас, а пиво золотистое, какое, верно, еще варяги, предки его, на застольях своих пивали. Ничто, как пиво, не утоляет жажды, не снимает усталости. И подивился Иван тому, что выполнили его желанье невысказанное. Поднял он кубок и, обращаясь к шатру, провозгласил:
- Твое здоровье, Марья Моревна, Прекраснейшая из Царевен всея Руси! - А после поднес кубок к губам, залпом осушил его и вернул слуге.
Из шатра послышался смех, удар в ладоши, и Марья Моревна предстала ему во всей своей красе.
Иван враз дышать позабыл, кровь бросилась из сердца прямо в голову, загрохотала в висках бесовскими барабанами. Ежели и подпал он под колдовские чары, то не было никакой охоты от них освобождаться. Марья Моревна улыбалась ему, стражники смешливо переглядывались, но не до обид было теперь Ивану-царевичу.
То, что сказывали ему про Марью Моревну, и рядом с правдою не стояло.
Она, без сомненья, Прекраснейшая из Царевен всея Руси, но нет таких слов ни в одном языке, что могли б воспеть красу ее. Она как драгоценная икона из серебра и злата, алмазов и сапфиров. Нет, скорей как небо и снега матушки-Руси. Коса, которую во время битвы, наверное, прячет она под шелом, теперь выпущена и покоится на вороненой стали доспехов, сверкая золотом полуденного солнца. Девичья кожа не обветрилась в ратных делах, лишь чуть позолотило ее солнце своим свежим румянцем. Очи вместили всю глубь синего моря, и горят в них искорки снегов российских. И хоть высока она и статна и поступь у ней горделивая, царская, а улыбнется - и тает величье это перед теплом желанной и любимой женщины.
Глянул на нее Иван-царевич и понял, что погиб.
Дружинники ее были с Иваном весьма обходительны, но Марья Моревна, видя наставленные на него копья, сурово сдвинула брови и промолвила:
- Этот человек - не мой пленник.
- Твой, царевна.- Иван низко поклонился ей с седла.- Краса твоя в полон меня взяла, сразила, как никакие копья и мечи сразить не смогут.
- Будь здоров и богат на множество лет, царевич,- улыбнулась Марья Моревна на льстивые его речи.-Далеко ль путь держишь? И что тебя гонит - воля аль неволя?
Усмехнулся Иван, вскинул голову, дабы краса Марьина глаза не застила, и ответил со свойственной ему дерзостью:
-Добрый витязь, прекраснейшая, против воли с места не тронется.
- Рада слышать.- Всевидящие серо-голубые глаза пристально его разглядывали (недаром говорят, она колдунова дочь).- Ну, коли спешки нет, оставайся, вкуси со мною хлеб-соль.
Прекрасная царевна, видно, осталась довольна осмотром, а об Иване и говорить нечего - тут и дочерью колдуна не надо быть, чтоб понять, как он очарован.
- Заходи в шатер,- добавила она сладкозвучным голосом,- гостем будешь.
Покуда был Иван гостем в шатре Прекрасной Царевны, никто их не беспокоил: сразу смекнули все в лагере, что многое обговорить им надобно. Гостевал он два дня и две ночи, а уж сумел ли за то время отдохнуть - то его с Марьей Моревной дело.
А как увидали доблестные ратники вновь свою государыню, вмиг поняли, что очарована она не меньше Ивана-царевича. Да и сама царевна с этим признаньем не помедлила - призвала духовника и велела тотчас по возвращенье в палаты спроворить брачный обряд подобающей пышности. После чего объявила своим воинам, что поход против татар подошел к концу. Правда, многие остались при мнении, что не столь благодаря победе над ордой Мангую Темира, сколь оттого, что государыня нашла себе более душевное занятие.
С тех пор как Марья Моревна унаследовала отцовский жезл и владения, духовником ее стал протодиакон Сергей Стригунов. В исправлении сей нелегкой должности утешался он тем, что, как известно, ни сама государыня, ни покойный отец ее никогда не употребили своих чар во зло. Потому-то всякую волю ее исполнял он с должным усердием, а нынешнюю и с большой охотою исполнил. Протодиакон был мудр и уважал царевну как за смелый нрав, так и за то, что при ней можно не опасаться за свою голову, и никогда не читал ей нравоучений о выгоде той или иной партии, о благоразумии той или иной военной кампании. Его порадовало решение государыни остепениться, хотя в том, что отныне станет Марья Моревна доброй женою и матерью, он изрядно сомневался, в чем опять-таки выказал немалую свою мудрость.
С наирезвейшими тройками были разосланы приглашенья на брачный пир, а допрежь всего Ивановой родне в Хорлов, а также сестрам его со мужьями (тут Марье Моревне пришлось потрудиться, покуда разузнала, где они ныне обретаются). Не столь любезные послания отправлены были великим князьям Новгородским и Киевскому: в них наряду с приглашеньем содержался намек поумерить свою жадность до чужих земель.