Она коснулась руки его дрожащей - не от холода и страха, а от гнева и гордости: ему легче умереть, чем прослыть трусом.
- Предчувствия эти у меня от батюшки покойного, он тоже все наперед знал и никогда не обманывался. Давай условимся, друг сердешный: на сей раз ты останешься тут, подале от очумелых коней да шальных стрел,- так мне спокойней будет. А в другой раз ты войско поведешь, а я останусь в терему тебя поджидать да на пяльцах вышивать. Улыбнулся Иван, да невесела улыбка вышла.
- Ладно, уговор. Но я вышивать не стану - не жди.
- Что ты, Ванюша,- рассмеялась Марья Моревна.- Твое дело царством править, за порядком надзирать. Будь хозяином, одна только просьба...
- Слушаю.
- Покамест это мой народ, не твой. Коли будешь править по-доброму, станет он и твоим. Мы с тобой полюбили друг дружку, оттого что судьба такая, а любовь народа заслужить надобно.
- Иль я с кем из твоих людей недобрым был? - удивился Иван.
- Нет, этого не скажу. Но ведь ты и не правил до сих пор один-то.
Царевич насупился, угадав истинную причину жениных наставлений.
- Речи Федора Константиновича повторяешь? Он тебя надоумил?
- Он.- Потянулась Марья Моревна к щеке, по которой медленно разливался гневный румянец, и стерла гнев поцелуями.- Слыхала я, как он толковал на свадебном пиру с Дмитрий Василичем. Поди-ка, главные управители повсюду одинаковы, а?
- Да уж, по всему видать,- скривился Иван. Марья Моревна сняла с пояса тяжелую связку ключей ото всех дверей и окон своего кремля.
- На-ка, теперь ты поноси.
Иван взял свинцовое кольцо и едва не уронил.
- Бог мой! И этакую тяжесть ты повсюду таскаешь?!
- Да нет. На что ж тогда челядь? Ты, главное, приказы отдавай им не унижая. А ключи бери только те, в коих у тебя самого нужда случится, связку же предоставь главному управителю.
- Откуда же мне знать, в каких нужда случится?
- Он тебе все скажет.
- А вдруг еще какой занадобится?
- Не занадобится.- Марья Моревна не скрывала усмешки.
- Отчего? - Он взвесил связку на ладони и тоже хмыкнул.- Ну да, на что ж тогда челядь?
- Молодец, быстро усвоил!
При всем своем величии Марья Моревна пошутить умела, за то Иван ее еще больше любил. Он подвесил ключи к поясу и, комично перегнувшись на один бок, последовал за ней во двор, где уже стояли навытяжку воины.
Бородатые ратники грянули громовое "ура", когда Иван на виду у всех трижды расцеловал свою царственную супругу, водрузил шелом ей на голову и подсадил в седло.
- Добрый путь,- вымолвил он тихо.
- Счастливо оставаться,- отвечала она.
Остальное было им ясно и без слов. Прекраснейшая из Царевен всея Руси пришпорила коня и повела свое войско на битву.
Наконец-то понял Иван-царевич, зачем главный управитель Стрельцин так долго и упорно вбивал ему в голову нудную науку управленья государством. Начитавшись в детстве былин да сказок, полагал он, что цари только и делают, что баклуши бьют да пребывают в славе и величии, а о том, что надобно для поддержания сего величия, сей славы, ничего не ведал.
Теперь же пришлось в памяти порыться и науку ту вспомнить.
В первую ночь, как уехала Марья Моревна, думал он, что и не уснет один на широком ложе. А уснул, будто оглушенный дубинкою, после того как полистал книги амбарные, порылся в пергаментах да обсудил с главным управителем насущные дела. За цельный день скачки по широким степям и то так не уставал, наутро постельничий едва его добудился. Вот ведь незадача, сколько себя помнит, всегда просыпался на заре, разве кроме тех случаев, когда вино, водка иль пиво занимали место упомянутой дубинки. Он припомнил изможденный вид отца и Стрельцина, когда вставали они из-за стола с бумагами, и сказал себе, что Марья Моревна переоценила его способности, доверив ему бремя таких забот.
Несколько минут пролежал Иван в полудреме, глядя, как солнечные блики играют на лепном потолке, радуясь погожему дню и досадуя, что не оставят его в покое до полудня, а то и до вечера. Потом издал короткий звук (не в столь ранний час он мог бы сойти за усмешку) и отправился в баню, дабы привести себя в чувство горячим паром вперемежку с ледяной водою.
А когда приступил к делам, оказалось, бремя уже не так гнетет. То, что вечор именовал он каторгою, нынче стало просто тяжелой работой. И писцы, и казначеи довольны остались: заместо того, чтоб все по сто раз объяснять царевичу, могли они своим делом заняться. В голове у Ивана мало-помалу прояснялось - благодарение Господу Богу и Стрельцину. Он-то и надеяться не смел, что так скоро одолеет эти премудрости. Хотя радоваться, конечно, было рано: покамест он лишь перебирался через реку не вплавь, а медленно передвигая ногами по дну. Но и то уж хорошо, что брод отыскал...
Проснулся Иван-царевич на широком просторе супружеского ложа и вспомнил, как во сне все тянулась рука к теплу любимой и как натыкалась на пустоту. Блаженно потянувшись, он спросил себя, откуда сие блаженство? И нашел ему две причины. Во-первых, проснулся он сам на рассвете, впервые за всю неделю постельничий Олег Павлович не тряс его за плечо и не кричал в ухо. Во-вторых, ежели гонцы, прибывшие вечор, не обманули, то нынче к вечеру следует ожидать Марью Моревну с победою.
Хотя едва ль первая причина обрадовала б Ивана, кабы не было второй. Труды дневные начались, как всегда, но главный управитель сразу подметил, что мысли царевича витают далече от барщины и оброка, об коих он ему толковал. Посему, в пятый раз выскоблив начертанное Ивановой рукою и присыпав пергамент серебристым песочком, Федор Константинович предложил ему выйти на воздух да выветрить из головушки чернильный дух.
Иван смерил управителя тем взглядом, который не раз опробовал на Стрельцине: дескать, на сей раз прощаю тебя за малостию проступка, но вперед не изволь забываться. И на том, сочтя мученья свои оконченными, гордо удалился.
Следуя разумному совету Федора, он погулял по кремлевскому саду, где холодный ветер грозил скорым дождем, и пыль амбарных книг оставила в душе досадное воспоминанье пополам с чувством вины. Но, хоть и корила его совесть забвением долга, все ж не настолько, чтобы поспешил он вернуться в палаты. Да и подозрение у него было небезосновательное, что Федор Константинович без него лучше с делами управится.
Можно было и другое какое занятье себе найти в ожидании Марьи Моревны. Пора бы разобраться, к примеру, с князем киевским, да с князьями новгородскими, да с прочими супостатами, что не только на Хорлов зубы точат, но и на всю Святую Русь. Вычертить новые карты, навести фортификацию, поборы увеличить... Да что-то обленился нынче Иван, государственные помыслы в голову нейдут... Иль, скажем, полистать волшебные книги - вон их сколько в библиотеке, читай - не хочу! Но и тут без мудрого наставничества Марьи Моревны дело не больно подвигается. Словом, нет у него никакого желанья мозги трудить, а помыслы все об одном: скорей бы прижать к груди любимую женушку. Вот воротится, надобно б им съездить родню навестить - шутка сказать, три месяца не видались! С отцом и матерью это просто: благодарение Богу, Хорлов как стоял от веку на одном месте, так и стоит. А вот где нынче милые сестрицы со своими благоверными - кто их ведает. А может, оно и к лучшему, усмехнулся Иван, порыскают с Марьей Моревною по белу свету, поразвеются - это тебе не татар воевать. Он устремил взор на северо-запад - не завиднелись ли вдалеке хоругви возвращающейся рати,- хотя ожидал ее часа через четыре, не ранее. Нет, ничего не видать и не слыхать ничего, лишь ковыль степной под ветром волнуется, да ближний посад гомонит, да из березовой рощи, что раскинулась к северу, холодом тянет, знать, ранняя зима будет. Иван простыл на ветру в одной шелковой рубахе. Зимой, бывало, как мужик, в расстегнутом тулупе хаживал, а тут без привычки зубами застучал и взбежал по ближней лестнице в терем.
Кажись, он сюда не забредал еще. В сенях тепло, он постоял, отдышался маленько. Ишь, сердце-то стучит перед жданной встречею - и не заметил, как до костей продрог. Надо будет Марье Моревне рассказать - то-то позабавится. Будто наяву, видел он, как жена с улыбкою принимает у него ключи (нынче утром он забрал всю связку у главного управителя).