День тянулся медленней, чем ему хотелось, прежде-то время, взнузданное страхом, быстрей бежало. Однако весь страх не прошел, затаился где-то в дальнем уголке души. И более всего страшило то, что нарушит Баба-Яга обещанье, три дня назад данное, и по своей охоте нипочем с кобылицей не расстанется.
Коль не захочет она выполнить уговор, так непременно убить его попытается. А в этом случае сабля верней службу ему сослужит сейчас, когда старая карга храпит на печи, нежели вечером. Но отогнал Иван эту мысль, как все три дня отгонял. Отогнал по причине, над которой Кощей Бессмертный и Баба-Яга только потешились бы, да и Марья Моревна, к слову сказать, насмешливо приподняла бы бровь. Но Иван стоял на своем: убивать на холодный рассудок, хоть и злодея,не победа, а поражение. Иное дело, когда обороняешься.
Холодный нос ткнулся ему в руку, и тягучий голос прорычал:
- Не хочешь творогу, Иван-царевич, так мне отдай. Со страху он едва на дерево не взлетел. А как отдышался да высказал про себя все речи, какие вслух говорить не пристало при волках, что человечий язык разумеют, то отдал тряпицу с творогом волчихе. Она его мигом сглотнула, однако не утратила при этом достоинства.
- Я и не ведал, что волки творог любят,- заметил он, когда волчица окончила трапезу. Облизнулась она и отвечала:
- Кто любит - кто нет. Я не больно люблю, но какая-никакая, а пища, без нее не проживешь. Для русского волка - все пища, что угрызть можно... Ну, будет языком-то чесать. Помнишь, я тебе обещалась на помощь прийти, когда и ожидать не будешь? Вот пришла отблагодарить за детеныша моего.
- А лошадушки где?
- На конюшню поспешают, да так, будто смерть сама за ними гонится. Хотя на сей раз нет...
- На сей раз?..
Волчица сверкнула на него желто-зелеными глазами и белоснежные зубы оскалила.
- Конина - тоже еда, Иван-царевич, добрая еда. Но на сей раз мы от нее откажемся.- Она поглядела на краюшку неба, виднеющуюся меж дерев.- Ну ступай, требуй своего коня, ты его честно заслужил. Да только послушай моего совета: нынче ночью глаз не смыкай, понял?
И, не сказав более ни слова, волчица скрылась в кустах.
Зато Баба-Яга никуда не скрылась. Неторопливо шагая лесом к жуткому забору, издали слышал Иван вопли и ругань. Правда, ничего нового из них не почерпнул.
Взойдя на конюшню, он, как всегда вежливо, поприветствовал старую хрычовку и справился о самочувствии лошадей. Они были все взмыленные, дико вращали глазами, но ни на что не жаловались, хоть некоторых и покусали малость за щетки. При виде Ивана все бочком-бочком разбрелись по яслям, будто он сам волк, а не человек, подчиняющий себе и птиц, и зверей, и насекомых.
- Знатно ты их вышколил,- встретила его Баба-Яга (голос ее был приветливей, чем он ожидал).- Ну что с тобой поделаешь, выбирай себе завтра поутру хорошего аль худого.
Она даже на улыбку расщедрилась, ежели слово такое уместно в применении к ее образине. Иван подумал бы, что ведьма смирилась со своим поражением, когда б не зло, витающее в воздухе, точно запах кипящего уксуса. Улыбка Бабы-Яги столь же неверна, как лед весенней порою, недаром волчица его предостерегала. Иван себе наказал глаз не смыкать ночью - благо, при здешних порядках это нетрудно. Даже когда Баба-Яга вышла из конюшни, он остался начеку, будто натянутая тетива.
Ужин ждал его под ведром, как обычно. Опять хлеб и творог, а к ним куриная ножка. Поглядел на еду и снова прикрыл. Хлебом и творогом он сыт на всю оставшуюся жизнь, а мяса под крышею Бабы-Яги и подавно в рот не возьмет.
Лучше уж поголодать напоследок.
Так и сидел впотьмах, опершись подбородком на рукоять сабли, а по теням и бликам, что метались в избушке, понимал, что не один он нынче бодрствует. Но Баба-Яга за день отоспалась, он же лишь самую малость соснул в лесу. Более всего настораживали Ивана звуки варева бурлящего. Свою доверчивость он оставил в прошлом, когда без оглядки верил в доброту всех людей. Теперь же, когда навидался злобы, порою бывал так же осмотрителен, как его любимая жена. Вполне в характере Бабы-Яги притвориться побежденной, отдать ему коня, а после заполучить его назад какой-нибудь бесовской уловкой. Содрогнулся он при мысли о том, что она ему уготовила, и посулил себе, покуда у нее гостюет, ни крошки, ни капли в рот не брать - будь то вино, чтобы вспрыснуть проводы, иль хлеб да творог в дорогу, будь они неладны.
Но курятина...
Он опять приподнял ведро, прикрывавшее пищу. Пахнет вкусно. "Не ешь мяса",- предостерегала его пчела. Он все думал, что она о человечине, но ведь это и так понятно, к чему предупреждать? Нет, не просто так положила ему Баба-Яга эту аппетитную ножку. Иван принюхался, и волосы у него дыбом встали. Ничего он не ведал о зельях и ядах, окромя того, коим обмазал оружье свое перед схваткой с Кощеем Бессмертным. Но теперь он знал наверное: курятину положила ему злодейка не чтоб накормить, а чтоб усыпить его.
Так усыпить, чтоб он боле не проснулся.
Глянул он в раскрытую дверь конюшни на избушку: что ж там такое варится ведьмино зелье иль каша в чугунке?
- Проголодалась бабулька,- послышался тихий тягучий голос.
Волчица оперлась передними лапами на окошко. Во тьме сверкали зеленые глаза. Лошади зашевелились, но заржать ни одна не посмела.
- Поспешай, Иван-царевич, коль рассвет хочешь увидать.
- Она что, отравить меня надумала?
- Добро бы только отравить... Так будешь выбираться отсюда иль разговоры станем разговаривать?
Не успела волчица спрыгнуть с окна, а Иван уж выскочил из конюшни.
- Она дозволила мне взять коня. Какого брать-то?.. Он помертвел, услыхав в ночной тиши знакомый звук. Кто-то нож точит. Что ж ему делать-то? Еще минута, и он кинулся бы отсюда прочь в любую сторону, кроме верной.
- Иль подождать, а? Присоветуй что-нибудь,- попросил он с отчаяньем в голосе.
Волчица впилась зубами в рукав его кафтана и прогундосила:
- Дождешься!.. Ступай за мной!
Она привела его на зады конюшни, куда он еще не заглядывал. Вдруг за кучей навоза разглядел он какой-то свет и в испуге выхватил саблю из ножен.
- Ох, не за ту руку схватила! - прорычала волчица, выпустив рукав.Спрячь, покуда не проткнул кого!
Ивану хватило ума убрать саблю в ножны и рассмотреть во тьме то, чего он так напугался.
Жеребенок!..
Огромные глаза, грива и хвост все в колтунах, тонкие ноги во все стороны разъезжаются. Совсем плохонький, но по стати видно: вырастет из него добрый конь.
- Ну, что скажешь?
Иван фыркнул, не подумавши, но тут же осадил себя под укоризненным взглядом жеребенка.
- Ты погоди, сгоряча не решай,- молвила волчица.- Слыхал небось, что в народе говорят: гнездо сокола не всегда чисто, а из червей бабочки выводятся.
- А седло? - без лишних возражений спросил Иван.
- Тебе ль меня про седло спрашивать? Кто из нас три ночи на конюшне спал?
Ругая себя дураком, притащил Иван то самое седло, которое в первый день на каурую кобылку возложил. К нему Баба-Яга уже приладила новые стремена взамен им перерезанных. А к седлу принес он подходящую сбрую. Жеребенок был еще невыезженный, но послушно позволил оседлать себя. Едва же достал царевич из-за пояса нагайку, тот прижал уши и оскалился. Хоть и было темно, успел Иван разглядеть, что зубы у него обыкновенные, а не клыки, как у прочих лошадей-людоедов. Он похлопал жеребчика по шее, как Бурку пропащего, и тихо сказал:
- Плетка не про тебя, а про хозяйку твою.
- Ты что ж, теперь стегать ее намылился аль погодишь маленько? - теряя терпение, спросила волчица.- Еще миг промешкаешь - пойдешь ей на ужин, попомни мои слова. Но уж я этого дожидать не стану. Я тебе сгодилась, а как ты моею помощью распорядишься - дело твое.