Так что и тут от меня никакого толку нет. Но спросить надо.
— Игнатьевна, а что делать надо? Ну, с похоронами?
Старуха сурово взглянула на меня (ох, не нравлюсь я ей, не нравлюсь!), пожевала губами, и как-то нехотя ответила:
— Дак, почитай, от вас, барышня, ничего и не надо. Платьице траурное наденьте и сидите тихонько в уголочке. Пелагея Степановна давно уж всем распорядилась. Отцу Василию известие отправили, он приедет сюда, кладбище здесь свое, семейное, вон, в рощице, там и отпоет покойницу. И в город послали нарочного, стряпчий приедет через пару ден. Мужики могилу копают. Поминальный обед бабы готовят. Господа, что вчерась вас привезли, утресь уже уехали, им сказали про то, что старая барыня померла. Они передадут соседям. Кто захочет, тот сам приедет. Вот и все. Девку горнишную я вам сейчас пришлю, Верка ее зовут. Платье выберете, да причешет она вас. Потом вниз спускайтесь, давно уж завтракать пора.
Н-да, сурова старуха! Узнать бы, на какой она тут должности. А где Хася, кстати, носится?
— Игнатьевна, а вы не видели моего щеночка? Маленький он ещё, боюсь, заблудится.
Старуха хмыкнула, явно сомневаясь в беспомощности Хаси.
— Дак этот пройда с утра ранешенько по двору носился, везде нос свой сунул, наших дворовых собак переполошил. Покормили его на кухне, не забыли. Нешто мы изверги какие, животную голодом морить. Прибежит, я мнесь, скоро.
Интересный, какой говор здесь, я так не каждое слово понимаю. У нас на Урале тоже есть свой говор, но там он больше в произношении сказывается, а здесь неизвестные мне слова. Перед уходом Игнатьевна распахнула дверь, как я и предполагала, гардеробной. Я вытянула шею, с любопытством разглядывая ряд висевших на гвоздиках платьев, внизу, на полке, тоже что-то было. Наверное, обувь.
Дождавшись, пока старуха уйдет, я, обмотавшись по талии покрывалом на всякий случай, побежала к шкафу. Глаза не сразу нашли в ворохе тряпок нужное, но вот мои усилия по разгребанию нарядов были вознаграждены. Нашла я и подходящее платье и теплый, просторный халат, видимо, Майя носила его, когда ожидала ребенка. Но ничего, подпояшусь потуже и ладно. Нашлись и мягкие домашние туфельки, в моем понимании — балетки. Быстренько сбегав к горшку (фу, надо что-то придумывать срочно! Иначе не выдержу!), разложила платье на кровати. Мдя, эта штука предполагает корсет. А я точно помню, когда шила платье для бала, примеряла это приспособление. Через десять минут содрала с воплем: «Ни за что и никогда»!
Хотя… платье с закрытыми плечами, можно просто бюстгальтер надеть, его не будет видно. По ширине я точно войду, Майя, очевидно, была немного пополнее, совсем не много, перешивать не требуется, но и тесноты не будет ощущаться. Так, вот эти рюшечки и бантики отпороть, узкую полоску черных кружев по вороту и манжетам оставить. И маленькую овальную брошь у горла, наподобие медальона, из полированного гематита. Как уроженка Урала, я, хоть и не слишком подробно, но понимаю в камнях.
Осторожно поскребшись в дверь и получив разрешение, в комнату вошла молодая девушка, скорее даже девчонка. Вот она почти походила на иллюстрации к сказкам про русских красавиц, только полинявший вариант. Некогда ярко-синий, а сейчас слегка серо-голубой, длинный сарафан, белая рубашка под ним. Личико сердечком, вздёрнутый носик с редкими веснушками, ясные серые глаза, светлые волосы в длинной косе. Вот кокошника не было. Зато лапоточки выглядывали из-под подола. Вот и вся Верка. Я постаралась как можно доброжелательнее улыбнуться. Надо заводить лояльных ко мне людей, а то Игнатьевна явно будет пытаться переломить робкую барышню под себя.
— Доброе утро, Вера! Ты мне поможешь? Вот тут немного платье поправить, да причесать мне волосы. И рассказать, где что. А то я даже не знаю, куда идти позавтракать. Ночью не до того было, а Игнатьевна ничего не объяснила.
— Ой, барышня, конечно, я вам все расскажу! Вот туточки ножнички возьму и отпорю все, что вы скажете! Игнатьевна так-то старуха добрая, справедливая, токмо сейчас шибко переживает за Пелагеей Степановной, что померши. Она ж скоко ден за ней ухаживала, да без толку, померла барыня. Да ещё она не любит, когда светелку Майи открывают. Нянька она ейная была, души в ней не чаяла. Она с ней и после свадьбы поехала в Дрогобуж, да только родами Майя померла, а Игнатьевна сюда вернулась. Никого в эту комнату не пускала. Тока хранцузы здесь жили, а больше никто. Я мала тогда совсем была, мы с мамкой и детней разной на заимке в лесу прятались. Вот. А тут старая барыня велела вас сюда поселить, Игнатьевна и надулась. Отойдет, ниче. Вот, барышня, готово! Корсетик я принесу, погодите. Не надо??