— Серый, а как же я появлюсь у этой Пелагеи? Мы что, с ее внучкой похожи, как близнецы? Я, кстати, тоже Катерина. Катерина Салтыкова. И как я там появлюсь? И вообще, где мы находимся и год сейчас какой?
— Никакие вы не двойники, конечно. Светленькие только обе. Так Пелагея и видала внучку, когда той год был, или полтора. Как раз в столицу вояжировала. Девчонка выросла, и кто ее здесь опознает? Никто! Здесь — это мы сейчас между поместьем твоей бабки, Тёмкино оно называется, и поместьем Федоткино, там Заварзины живут. С другой стороны — деревня Карповка, там Пешковы. В Смоленской губернии мы, Вяземского уезда. Какой год не скажу, но только одиннадцатая весна пошла, как убрались супостаты с нашей земли.
Путем нехитрых вычислений узнала, что сейчас или 1823 год или 1824. Однако, занесло меня с Урала аж в Центральную Россию! Но мой скептицизм не унимался.
— И как я появлюсь? Из лесу, вестимо? Здрасьте, бабушка? На ероплане прилетела?
Волк задумался, потом сказал:
— У нас на днях лихие люди налетели, почтовую карету пограбили, ямщиков побили, но там и другие люди ехали. Их не нашли, видать, увели их лихие людишки, выкуп у родни требовать будут. Местные помещики поиски сами зачинили, да урядник ещё со своими тоже. Вот и скажем, что ты в кустики, кхм… пошла, а тут и разбой. Ты спугалась и в лес убежала, да заплутала. Вот одежонка у тебя не нашенская больно. Тут уж не знаю, чем помочь. Другой одежки-то нет?
Я пыталась уложить все это в голове, поэтому не сразу до меня дошел вопрос. Осознав его, торопливо закивала головой. Есть, пугальное платье! Только бы влезть в него, а то столько лет прошло… Сняла рубаху, с треском натянула платье. Облегчённо выдохнула, сошлось! Кроссовки и джинсы снимать не стала, обуви все равно другой нет, а в штанах мне теплее. Захолодало уже прилично, мне очень как хотелось натянуть поверх платья теплую рубаху, но, боюсь, местное население не оценит мою креативность. Сняла бейсболку и пришлепнула сверху шляпку с вуалеткой. Видимо, криво, волк только вздыхал тяжко, глядя на мои выкрутасы с переодеванием. Вдруг он насторожился.
— Надо бы поторопиться, люди идут в этом направлении. Если ты со своим закончила, то давай, представляй себе, кого бы ты хотела видеть фамильяром. Такой облик и приму.
Я уложила свои вещи в сумку-тачанку и призадумалась. Котик? Да я не особо кошек люблю, эгоисты они. Сова? У нас не Хогвартс, могут не понять. Вот собак я люблю, всегда хотела иметь, но природная лень не позволяла. Я прищурилась, глядя на серого. Пара мгновений — и передо мной сидел голубоглазый щенок хаски, умильно высунув розовый язык. Щенок осмотрел, как смог себя, вздохнул.
— Ну, спасибо, хоть тупой болонкой не вообразила!
Я торжественно объявила:
— Ты мой питомец, везу тебя из столицы, и зовут тебя Хася!
Не стала говорить ему, что имя это не производное от слова "хаски", а просто я неожиданно вспомнила какую-то блатную песенку, где фигурировала некая Хася, да и устойчивое выражение "сиротка Хася" тоже вспомнилось. Волк поторопил меня.
— Если у тебя все, то садись вот сюда, я рядышком буду, сейчас подъедут люди.
Глава 3
Медлить особо я не стала, совет был разумный. Уселась опять на тот же самый корень и стала ожидать "спасательную экспедицию". Действительно, примерно минут через десять послышался отдаленный лай собак, ржание лошади. Человеческие голоса пока не различались отчётливо, только иногда слабые отзвуки. Подождали мы ещё несколько минут.
Потом Хаська посоветовал.
— Ты голос-то подай, да слабый такой, из последних сил пищишь. Ох, горюшко, на голодающую ты не шибко похожа! Да и колбаской от тебя пахнет… ладно, скажешь, что было немного продуктов у тебя в сумке. Может, и поверят…
Я и в самом деле издала полузадушенный писк, нечто среднее между "Спасите наши души" и "Провалитесь все пропадом!" Внезапно только сейчас я отчётливо поняла, что никакая это не игра компьютерная с классной графикой, не розыгрыш, а самая настоящая реальность. И меня вот-вот найдут и тогда дороги назад, в мой комфортабельный, беззаботный мирок, уже не будет. И от бессилия что-либо изменить, от страха за себя, от тоски по моему миру, в котором уже и память обо мне мироздание стерло — я заплакала.