Морана выкрикивает - приказы или ворожит снова, и молнии бьют всё ярче и чаще, а потом резко замирает и буря, и гром. Дерущиеся замирают тоже, пораженные внезапной переменой. Тогда от земли поднимается густой, бело-серый туман. Туман окутывает людей, сгущаясь - плавно, видимо, быстрее любого тумана, который Ваня видел в своей жизни или по телевизору. Некоторые пытаются отмахаться от него - безуспешно, и, разлетевшись, туман только поднимается выше. Меньше, чем через минуту, Ваня с трудом может различить Морану и трейлер в дальнем конце поляны. Серое марево заполняет воздух - не ядовитым газом и не удушьем.
Дымка принимает очертания блеклых коней, и кони эти гниют. Глаза их белы, кое-где видны ребра и куски призрачной плоти. Лошади топчутся на месте, перебирая тонкими ногами, и кто-то не выдерживает. Ваня слышит хлопок, видит, как конский бок пробивает пуля, не нанося вреда, и, вместе с выстрелами, воздух заполняет ржание. Лошади фыркают, встают на дыбы, бьют копытами и - бегут. Табун-призрак носится по степи, восставшими поколениями кочевых скакунов, и не разглядеть его края.
Вася снова закрывает голову руками, прижимаясь к нему, и секундой позже Ваня слышит крики.
Человеческие, они полны звериной боли, полны отчаянья, и, к счастью, Ваня не может хорошо рассмотреть, что случается с теми, кого касаются эти призрачные лошадки. Ему совсем не хочется видеть в подробностях гниющую плоть. Как отваливается она от костей, обнажая скелеты, как плавятся людские тела.
Квадратное, мягковатое лицо Салтана становится жестким, высеченным из камня, и он идет вперед - туда, где должна быть Морана. Он идет к трейлеру, раскидывая людей - и своих, и Гвидона - легко, как детей. Одна из лошадей топчется на месте, заметив его, перебирает ногами, готовясь, и скачет прямо навстречу. Она проходит прямо сквозь Салтана, и его тело дергается, как от удара, но не оседает. Ваня не видит его лица, но отлично помнит это выражение. Лошадь идет еще несколько шагов и спотыкается, разбиваясь дымом.
"Кощеева кровь", вспоминает Ваня, и отчего-то голос в его голове говорит голосом перевертыша.
Салтан продолжает путь. Он готов разорвать её голыми руками, готов зубами перегрызть ей глотку, он идет так, словно нет в жизни ничего важнее, чем её уничтожить. Чем причинить ей огромную боль. Ветер бьет его в лицо, лошади скачут, пытаясь сбить с ног, ударяясь своими невесомыми, белесыми телами, но он идет - шаг за шагом уничтожая любое препятствие.
Ваня и не представлял, что можно так ненавидеть.
Начинается явно какой-то пиздец.
Им нельзя терять ни секунды.
---
То ли их не считают врагами, то ли помогает хваленая кощеева кровь, то ли жар-птица - что бы это ни было, Ваня рад, что лошади проносятся мимо них, не касаясь. Из-за тумана он видит не дальше нескольких метров и старается не смотреть под ноги, чтобы не наткнуться на трупы. Васю он ведет за собой за руку - она жмурится и придерживает большое пальто второй рукой. Ваня никогда не был силен в ориентировании и несколько раз успевает проклясть перевертыша за то, что он бросил их, когда всё-таки возвращается к вертолету.
В белом мареве они едва на него не наталкиваются и еще долго всматриваются в окна кабины, пытаясь понять, тот ли вертолет нашли. Перевертыш открывает им дверь и говорит первым делом:
- Дурак. Погеройствовать захотелось? Спасти даму в беде? Она даже не красотка.
Васе сейчас явно не до обид, Ваня даже не уверен, слышит ли она перевертыша. Тот отодвигается, впуская их в кабину, и Ваня усаживает Васю на заднее сидение, плотнее кутает в пальто и пристегивает. Сам он хочет сесть спереди, рядом с перевертышем - как если бы это могло помочь его контролировать - но успевает. Боль снова пробивает его - насквозь, сильнее, чем когда-либо - накатывает цунами, сшибающей волной, слепит глаза ярким золотым светом. В свечении на миг проступает образ - всего секунды, размытым пятном. Достаточно, чтобы понять.
Ваня не может уйти. Он кое-что не доделал.
- Бегите, я догоню вас. Мне нужно вернуться.
- Ты спятил? - спрашивает перевертыш издевательски, как умалишенного, и думает - Ваня шутит.
Мерзкое варево старика и несколько дней в трейлере действительно лишили его ума; Ваня не шутит; совсем. Второй раз он покидает безопасность вертолета, отказываясь от спасения, и бежит в бурю - к выстрелам, трупам и призрачным лошадям. Кажется, перевертыш кричит что-то ему вслед, и Ваня не может разобрать слов - только надеяться, что они действительно улетят как можно скорее; без него.
Он не знает, дошел ли до Мораны Салтан, что стало с людьми в военной форме или в строгих костюмах, не знает, выбрался ли Гвидон из-под обломков джипов - лошади проносятся мимо, и он бежит за ними - прочь, дальше от места боя. Его зовет не туда. Он не запомнил дорогу, но идет на зов, как на песню - она звоном вкручивается в виски, до рези в глазах, и дуб проступает сквозь туман только когда до него остается лишь несколько сотен метров. Громадина дерева не имеет значения сейчас, как не имеет битва - лошади расходятся позади него и оббегают дуб, как обходит камень река. Это должно быть особое место.
Старика нигде не видно, не слышно звона его цепи, и Ваня медленно подходит ближе.
Цветок сияет там же, где его оставили - чуть выше травы, чуть крупнее обычной розы.
Морана вырастает перед ним как из-под земли - всего секунда и она стоит у самого дуба; волосы её терзает ветер, глаза её горят; руки её и лицо испачканы буро-алым - землей и кровью, но Ваня не хочет знать. Они оба смотрят на цветок. Ваня ближе, но это не имеет значения - они бросаются одновременно. Притихший было ветер снова бьет в лицо, пытаясь откинуть в сторону - назойливой мухой, но Ваня сжимает зубы и бежит быстрей. Морана движется так, как не могут двигаться люди - даже бегуны-олимпийцы, и земля комьями разлетается от её голых ног. Всё в теле Вани горит с каждым шагом, всё рвется вперед, и отчего-то снова жжет в почти заживших ладонях - под корками порезов, кипящей кровью. Он должен успеть, и он уже не чувствует ни ветра, ни боли - ничего, кроме сияния цветка. Тело подкидывает в прыжке - будто против его воли, и швыряет вперед, прямо во влажную землю. Воздух выбивает от удара, рот полон земли, и на миг всё гаснет перед глазами. Он тянется к цветку, даже не видя, и успевает сорвать его первым.
Сам не понимая, что делает, Ваня отрывает зубами и глотает сияющие лепестки. Один за другим, вместе с землей, он пожирает его, как зверь, и раны на ладонях раскрываются, пачкая руки кровью. Лишь бы он не достался ей. Лепестки жесткие, скорее похожие на кожу ремня, чем на нежные стебли растения, и челюсть его болит от усилия и жжется. Морана смотрит на него неотрывно, пораженно - и, кажется, сейчас она бросится на него и разорвет его горло голыми руками, раздвинет ребра, вспорет живот - всё что угодно, чтобы вернуть цветок. Ваня чувствует это кожей.
Он глотает жадно, торопясь, не успевая вдохнуть, и слышит звон цепи и каркающий, хриплый смех старика.
Кот мяучет ему в унисон.
Отойдя от шока, Морана преодолевает расстояние между ними одним огромным прыжком и валит Ваню на землю. Обессиленный, он падает, не успев выставить руки, и тело её поразительно тяжелое для такой хрупкой девушки. Её руки поразительно сильные - она рывком раскрывает его рот, легко преодолевая сопротивление, и пытается запустить руку в глотку. Ваня хватает комок вязкой земли и кидает ей в лицо, пытаясь вырваться - но она только дергает головой и, разъяренная, вцепляется в его горло. Воздуха не хватает, кадык готов лопнуть, и Ваня царапает её ладони, мешая свою с её кровью.