- Не может быть, что все.
- Неужели? Назови хоть одного.
Реальность далека от их колдовства, от колдовства вообще - с призрачными лошадьми, молниями, бандитами-зомби и стариками с котами на голове. Место богатырей - в учебнике истории, персонажей сказок - в учебнике литературы, битв и смертей - в боевике. Нет бога грома, ветра и смерти, бог один, о чем говорят тысячи церквей. Всё не так в настоящем мире.
- Обычный, христианский бог? Он весь о любви к ближнему, милосердии и всем таком. Он уж точно против кровищи. И он поизвестнее Мораны.
Перевертыш морщится от звука её имени, но недолго, начиная привыкать. Он фыркает, подбрасывает в костер несколько веток и тянется к Ване, заглядывая в глаза. Голова его странно склоняется набок, как у мелкой любопытной птицы, и уши кажутся особенно растопыренными, когда он смотрит так.
- Христианский бог, а, - улыбается перевертыш, широко растягивая губы. - Он дал распять собственного сына. Три дня его сын умирал на кресте и вороны клевали его глаза. Своего единственного, любимого сына он принес в жертву во славу самому себе, и теперь церкви заполняют города, миллионы людей бьют поклоны у цветных картинок, поют и ставят свечи. Какая кровь может быть сильнее.
Ване хочется ударить его - иррационально, чтобы он отлетел подальше, чтобы не говорил этого и не тянулся всё ближе, чтобы не чувствовать его дыхания и не видеть, как языки пламени пляшут в его глазах. В горле у Вани сухо, он сглатывает, спрашивает, и голос сипит все равно.
- Намекаешь, он сильнейший именно поэтому?
- Намекаю, да.
К реальности ближе, чем кажется.
Ваня жалеет, что вообще начал этот разговор и, вместо того, чтобы отстранить перевертыша, сам отсаживается подальше. Тот замечает, хмыкает, но не тянется ближе. Раз уж они говорят серьезно - кажется, впервые с тех пор, как Ваня вляпался - перевертыш сам выкладывает еще кое-что. Он говорит, не запугивая, спокойно - словно зачитывает список покупок и волноваться не о чем; от этого только страшней.
- Я говорил тебе не оставлять кровь на границе. Там, рядом с Дубом, тонка завеса между живыми и мертвыми. Её стережет Баюн. Потому поврежден его разум. И теперь мертвые знают вкус твоей крови. Теперь за тобой придут.
- Костёр защитит меня?
Ветки трещат и вспыхивают, выпуская сноп искр. Несмотря на жар, Ваня невольно садится ближе к пламени.
- Лучше, чем ничего, - отвечает перевертыш.
На "да" это не похоже.
---
Русалка приходит к нему под утро, по мокрой от росы траве - должна быть некая связь между ней и влагой, как не могут без воды рыбы. Отчего-то Ваня не пугается, увидев её рядом, и, позже, винит в этом в этом магию. Ведь не могут не чаровать русалки. Её голова склонилось над его ладонью, и в мокрых волосах запутались водоросли и водяные цветы. От неё тянет сыростью и влагой, туман ползет от реки, и она пришла вместе с туманом. У неё хрупкая, подростковая фигурка, почти детское лицо и длинные темные волосы, сами похожие на стебли кувшинок. Она нюхает его ладонь, наклонившись близко, и Ваня чувствует её холод, любуясь, сквозь дрему. Лишь спустя несколько минут он осознает происходящее, отдергивается и кричит. Она пришла на запах его крови.
Они с перевертышем заснули снаружи, поближе к костру, и в утренней сырости от него даже не тлеют угли.
Ваня уверен, что сейчас она бросится на него, меняя лицо - слишком хорошо помнит, как отрастали клыки и когти у ведьм, ломая челюсти, до неузнаваемости меняя хорошенькие лица. Но от его вскрика русалка сама дергается в сторону, сжимаясь, и выставляет перед собой руки - как будто это Ваня может наброситься на неё, не наоборот. Сердце часто бьется от страха, и Ваня глубоко и медленно дышит, восстанавливая дыхание, не спуская с неё глаз. Русалка, не может быть никаких сомнений - кожа её белая и мягкая от воды, а между пальчиками тянутся перепонки. Без хвоста, вышедшая скорее из рассказов Гоголя, которые они проходили в школе, чем из диснеевских мультиков - он говорит, и голос её совсем тихий, похожий на дуновение ветра.
- Я просто хотела посмотреть. Ты так вкусно пахнешь.
- Пахну? - кажется, понимает Ваня.
Она не похожа на гончего пса преисподней - или кто там должен преследовать его, нанюхавшись крови у волшебного дуба - но она пришла и нюхала порез на его ладони. Ваня поднимает руку, демонстрируя ей раны - они неплохо зажили, вновь покрывшись коркой, почти не доставляя неудобства. При взгляде на порез водянистые глаза её оживляются, и русалка робко облизывает губы. Она опускает глаза, смущаясь, как смущалась бы девочка. Внешность легко обманывает, и он никого не видел прекрасней Мораны, которая оставила на его горле черные синяки.
- Кыш, пошла отсюда! - слышит он за спиной голос перевертыша.
Ваня оборачивается и хочет сказать ему перестать, быть тише, не разбудить Васю, но взгляд перевертыша холодный и жесткий, и он молчит. Когда Ваня оборачивается, русалки уже нет - только расходится туман и слышен плеск вдали, у реки.
- Где фонарик? Тот, с пером жар-птицы? - перевертыш спрашивает.
- Я не знаю. Наверное, остался там, в лагере Гвидона... Как-то было не до него, знаешь.
Перевертыш кивает и принимается снова разводить костер - обреченная на провал идея в утренней сырости. Ваня верит ему уже чуть больше, чем законам физики, и с интересом наблюдает, как перевертыш достает из кармана коробок спичек, читает над ними короткий наговор и чиркает о коробок. Пламя легко перекидывается на ветки, как будто те не отсырели за ночь и не покрыты росой. Вверх устремляются струйки дыма, и Ваня садится поближе к костру, согреваясь.
- И ты видел её сам? Русалку?
Странный вопрос, ведь он должен был видеть, как Ваня разговаривал с ней. Ваня кивает, и перевертыш вздыхает - как будто досадуя на ребенка, который научился дотягиваться до стола и теперь доставит еще больше хлопот.
- Ну, хоть не зря съел цветок папоротника.
Что-то должно быть не так, он не должен был видеть русалку, и Ваня соображает в волшебных делах уже больше - по крайней мере, больше, чем тогда, в НИИ.
- Из-за него я теперь могу видеть волшебных существ? Разве это не дается по умолчанию? Типа, я же сын Кощея. Я должен быть очень крут.
- Ничего не дается по умолчанию. Даже самому Кощею.
Идея неотвратимой расплаты не нравится Ване- как не нравится ему слишком многое в этой фантастике.
- Но зачем он был нужен Моране? Она же и так видит... Вас всех.
- В цветке может быть много даров, кроме этого. Нет списка. А она очень любит такие подарки.
- И у меня?
Перевертыш морщится этой идее, явно не желая Ваня сотни волшебных способностей, и пожимает плечами. Не то чтобы Ваня рассчитывал на его поддержку.
- Не знаю. Папоротник тоже нечасто цветет.
- Ну, по крайней мере мне больше не придется таскаться с фонариком.
Туман расползается, уступая место рассвету, и где-то позади них начинает отчет кукушка.
- На некоторых лучше не смотреть, - отвечает перевертыш, и уголок его рта странно дергается.
Его рука невольно поднимается, прикрывая грудь.