- Скажешь, что сам взял. Меня тут не было, это понятно.
"Это понятно" - повторяет про себя Ваня. Говорить ему чуть проще, но он всё еще чувствует не то голод, не то жажду - и подозревает, воды недостаточно, чтобы её утолить.
- Гвидон сказал, это ничего особенного, - произносит Ваня неуверенно. - Может, смогу показать пару фокусов, типа того.
- А сам ты как думаешь?
Ваня хмурится, размышляя - в агонии у него не нашлось времени на построение логических связей, и голова еще работает плохо, но даже его мозгов хватает, чтобы понять.
- Ведут они себя совсем не так, как будто "ничего особенного". Дерьмо это заставили выпить...
Голова резко идет кругом и вспыхивает болью - словно кто-то резко решил вогнать в висок метровую иглу. Боль пронизывает позвоночник, отзывается в глазах и ладонях, и Ваня беспомощно хватает ртом воздух. Приступ проходит так же резко, как начался, и воздух вдруг наполняет легкие, а иглу вынимают, отвлекшись. Пораженный, Ваня осторожно дышит и жмурится, привыкая к ощущениям в глазах. Механически он сжимает руки и вдруг понимает, что ладони его так и не зажили - на них всё те же воспаленные, тонкие порезы, покрытые свежей коркой. Ему кажется, прошла вечность, и все царапины давно должны были зажить. Наверное, виноват сумасшедший старик с его котом или Морана или заражение или перевертыш - просто потому, что он во всем виноват.
Перевертыш следит за ним и поразительно серьезно, медленно кивает. Ваня запрещает себе считать себя особенным теперь - просто потому, что ни в один из прошлых разов это предположение не подтвердилось; и даже сейчас может оказаться, что у этого Кощей под сотню детей. Он плодовит, говорили.
Ваня пытается упорядочить всё, что уже знает, что видел и слышал и спрашивает:
- Поэтому она сдала меня Салтану? Он Кощей, мой отец?
Перевертыш хмыкает, но лицо его серьезно - как будто, при всей нелепости предположения, даже это может быть правдой. Всё что угодно может быть.
- Вряд ли, - он отвечает.
- Тогда в чём же был план? Если Морана догадывалась, но всё равно сдала меня Салтану. Типа, шпионом-неудачником. Чего она хотела? Отвлечь его? Чтобы поймать жар-птицу?
- Она мне не отчитывается, - пожимает перевертыш плечами.
Ваня может быть близко к правде, а может быть далеко от неё - по взгляду перевертыша не угадаешь. Он всё тот же, и Ваня продолжает смотреть на него - требовательно, пристально, и перевертыш сдается, всё-таки снисходя до ответа:
- Не думаю, что это было планом. Просто ей повезло.
Он отвечает, если настоять, и, Ваня начинает подозревать, есть в этом что-то от магии - его роли заботливого подарка. Перевертыш тот же, так же морщит нос, так же хитро смотрит, так же торчат его уши, и, всё-таки - что-то странно изменилось в нём. Что-то, от чего он не только сдается, но и ежится под Ваниным взглядом. На миг голова Вани кружится, наклоняя горизонт, и ему кажется, что он видит очертания подковы на его груди - просвечивающие сквозь майку. Всего на миг, иллюзия проходит, стоит закрыть и открыть глаза.
Перевертыш уже стоит у двери, и, при внешнем спокойствии, Ваня слышит, как скачет его пульс.
Он не должен этого слышать.
- Куда ты?
Ване странно не хочется, чтобы он уходил - подобием друга.
- Меня не должны заметить. Постарайся набраться сил, пока они не поняли, что ты пришел в себя, - говорит перевертыш, и с усмешкой добавляет. - Силы тебе понадобятся, кощеев сын.
"Зачем?" - хочет спросить Ваня, но спрашивает другое.
- Как Вася? Что они сделали с ней?
Перевертыш цокает языком и демонстративно вздыхает - Ваня почти соскучился по этому жесту.
- Пока ничего, - он отвечает. - Еще есть время.
Ване не нравится это пока.
---
К нему никто не приходит ни в этот день, ни в следующий - или приходит, пока он спит. Ваня отсыпается старательно, набираясь сил, как сказал перевертыш, и к вечеру второго дня уже может встать и сделать несколько шагов. Виски снова простреливает болью, Ваня вцепляется в стену, судорожно дыша, но, когда приступ проходит - он снова может идти дальше. Перед глазами расплываются и гаснут золотисто-белые пятна, Ване приходится часто моргать, прогоняя их, но - он идет, и ноги его послушны. У него получается выйти на кухню, и Ваня открывает кран и жадно пьет, подставив рот под струю воды. Вода ледяная и приводит в чувство, возвращая связь с реальностью.
Ваня пьет так много, как может уместить в себя и даже немного больше, умывается, снова пьет и замирает, приходя в себя. Дело не только в кружащейся голове и слабости мышц - пол под его ногами действительно мелко трясет. Снаружи темно, и ветер бьется в стекла, немного качая машину. Трейлер огромен, и Ваня с трудом представляет, какой должен быть ураган. Это не может значить ничего хорошего.
Он должен найти Васю и перевертыша. Ваня собирается с силами, чтобы встать и пойти на их поиски, и с трудом отталкивается от раковины. Ходить прямо получается с трудом, но - получается, и он идет к двери. Еще до того, как Ваня успевает потянуться к ручке, дверь распахивается, и в трейлер входит Гвидон. Один, без охраны, и лицо его спокойно, как всегда, но костюм помят, и голос срывается, как после долгого бега. Он приподнимает бровь, увидев Ваню - и это всё, что выдает в нём удивление.
Ваня сейчас явно не самая большая из его проблем.
- Собирайся, - коротко бросает Гвидон.
- Куда?
Гвидон быстро обходит трейлер, собирая вещи - несколько маленьких резных коробочек, какую-то деревянную палочку и плащ. Ване он бросает тяжелое серое пальто - для его ослабшего тела оно кажется неподъемной ношей.
- Некогда объяснять, нам нужно уходить отсюда.
Так быстро, как может, Ваня натягивает на себя пальто, встает и идет за Гвидоном. Снаружи действительно буря, ветер срывает палатки, поднимает в воздух пыль и комья земли. Ваня слышит частый, размеренный рокот - так в фильмах приземляются вертолеты, и где-то вверху, в пыли, он различает быстрые лопасти.
- Где Вася? Жар-птица? - Ваня спрашивает, замирая на лестнице трейлера.
- Уже ждет нас в машине. Идем.
Гвидон уверенно двигается в сторону, и Ваня спешит за ним, придерживая великоватое пальто. Внедорожники уже выстроились в кордон, ровными рядами, и, Ване кажется, их куда меньше, чем было в лагере. Морана там, с пластиковым ведром в руке; второй она выводит на двери машины какую-то причудливую вязь буро-зеленой краской - Ване важно верить, что это краска, и её роскошные золотые волосы треплет ветер. Другие машины уже украшает узор, и, закончив, она оборачивается к ним.
Гвидон не орет, не хватает её, но даже во взгляде его чувствуется, если бы мог - заорал бы.
- Как он нашел нас? Рельсы зачарованы, Дуб скрыт туманом.
- Не стоит его недооценивать, - шипит Морана вместо ответа.
Она делает пасы руками в воздухе, и, отзываясь на её движения, вязь на машинах разгорается белым светом - постепенно, как включаются дорогие плавные лампы. Гвидон подталкивает Ваню к джипам, и он замечает Васю в одной из машин. Перевертыша нигде не видно. Гвидон садится на передние сидение, рядом с водителем, и за рулем тот же мужчина, что вез Морану и привел Ваню к трейлеру - явно самый доверенный из его бойцов. Ваня берется за ручку задней двери, но отчего-то замирает, медля. Узоры на металле горят уже ярко, галогеном пробиваясь сквозь зелень краски, и Ваня оборачивается.
Глаза Мораны закрыты, она напряженно хмурится - и между бровей её, у глаз пролегают грубые, жесткие морщины. Она быстро и ровно говорит что-то - заклинание, наговор, ворожба, на том же языке, на котором колдует перевертыш, но четче, жестче - и Ваня за свистом ветра все равно не может разобрать слов. Волосы взвиваются вокруг неё в воздух, будто живые - золотые змеи, в агонии, и она кричит - слова или животным криком. Их обдает мощным порывом ветра, волосы звереют, путаясь, закрывая её лицо, всю её фигуру, и белый свет горит ярко даже сквозь бурю. Ваня вскидывает руки, защищая глаза от травы и грязи, и сжимается всем телом, пытаясь устоять. Он слышит грохот, его кидает в сторону, ударяя о землю, и какое-то время он лежит, пытаясь прийти в себя - в груди сжимает от удара, с трудом давая вдохнуть. Ему удается подняться на четвереньки и тут же хочется лечь обратно, слиться с травой.