Тут обычная торговля, кто кого переорет.
Павел вздохнул и вышел из-за стола. Кузьмичу ничего не сказал — говорить, по правде, было нечего.
Может, так оно и надо? Мастерские, в общем-то, работают, тракторы, худо-бедно, выходят из ремонта, везут грузы в таежные глубинки, а там тоже люди дело делают…
Кругом порядок и тишина. Как в конторе.
За столом Эры теснились Майка Подосенова и Надя, терпеливо дожидались вечернего звонка, рассматривая новый журнал мод из Риги. Надя таинственно, исподлобья улыбнулась глазами Павлу и вдруг спохватилась:
— Майка! В промтоварном очередь за нейлоновыми блузками! Ты давно охотишься!
Майка вскочила, как по боевой тревоге. Панически выхватила из ящика недочитанную книгу, кинула на худенькие плечи пальтишко. И так выбежала, зажимая под мышкой толстенную зачитанную книгу. Блеснуло золотое тиснение корешка: «Заре навстречу».
На столе Павла все еще дожидалась переписки объяснительная к отчету. Он заново перечитал ее и, не найдя ни слова правды, задумчиво облокотился, сдавил кулаком скулу.
Может, так и нужно… Пускай Кузьмич сочиняет денежные документы, пускай Ткач путает как бог на душу положит, пускай негодует Эрзя и стыдится всей этой канители Сашка Прокофьев. Но вот вопрос: зачем тогда нужен он, старший нормировщик Терновой? Чтобы молчаливо прикрывать всю эту ерунду?
«Не пойму, чего это люди нормировщиков не любят?» — сказала Ленка из механического. А за что их любить, по правде говоря? Другое дело, как им, этим нормировщикам, выходить из положения, если они еще не закоснели? Вот задача.
Ладно. Объяснительная готова, а того, что написано пером, не вырубишь, как известно, топором.
Резников постоял у него за спиной, дожидаясь, пока Павел поставит точку. Полюбовался четким, округлым почерком — буквы были строгие, без лишних завитушек и крючков. Почти чертежный шрифт.
— Нервы у тебя, Петрович, такие, что только позавидовать! — как-то душевно, по-отцовски, заметил старик, забирая грамоту. — Ну теперь можно и по начальству, представиться, так сказать. Конец — делу венец.
До управления конторы было недалеко.
Начальник отдела труда и зарплаты Пыжов сидел в просторном кабинете, в кресле, стол у него обит новеньким зеленым сукном. На тарелочке блестел, косо отражая окно, графин с прозрачной водой. За спиной начальника громадился распахнутый книжный шкаф, набитый справочниками и технической литературой на все случаи жизни и — на вечные времена.
Сам Пыжов понравился Павлу. Плотный, увесистый и немногословный мужчина за сорок лет. Энергичное, прокаленное за время отпуска южным солнцем лицо с ученой бородкой и обтекаемые мощные плечи выдавали недюжинное здоровье. А главное, у него были умные, вовсе не казенные глаза.
— Значит, Тер-но-вой? Новый человек? — с удовольствием сказал начальник отдела, оглядев Павла. — Знамение времени, так сказать. Ну-ну… Важно, чтобы вы, Павел Петрович, смогли сразу же потянуть текущую работу. Я, как видите, в отделе один, вряд ли смогу копаться в ваших нарядах. Справочники освоили?
За Павла отвечал Резников:
— Парень способный, технику знает отлично, однако… чрезмерно дотошен — хочет все постигнуть в первую минуту.
Пыжов кивнул как-то неопределенно и тут же просмотрел отчет.
— Хорошо, что подготовка к пересмотру закончена. Спасибо, Владимир Васильевич, — сказал он. — Внедрим, как только последует команда. Но опытных норм еще многовато, к сожалению.
Ласково поманил Павла:
— Это ваша забота. Как-нибудь зайдете, я научу, как оформлять расчеты. А то нас за опытные по головке не погладят.
Обстановка в отделе была такая серьезная, начальник так отчетливо представлял себе положение дел, что Павел вдруг усомнился: уж не приснилась ли ему вся нынешняя да и вчерашняя канитель в гараже? Не спутал ли он что-то главное с мелким, второстепенным?
А Пыжов откинулся в кресле, положил короткие ноги одну на другую, разминаясь после рабочего дня.
— Итак, Владимир Васильевич. С понедельника вы свободны. Проводим вас на отдых… Хочу сказать: на заслужен-ный отдых, как это и полагается, достойно. Работали мы неплохо — я лично доволен. Желаю вам…
Старик растроганно склонил голову. А у Павла отлегло на душе. Пыжов был не только солидный и культурный начальник, он еще и чуткий человек. С таким не пропадешь, да и любой вопрос наверняка можно решить. Даром что у него стильная бородка.
Бывший директор конторы Стокопытов выглядел рядом с этим подчиненным своим, наверное, бледно. У того ни образования, ни вида, один бас. А ведь долго он руководил такими людьми, как Пыжов, не странно ли? Держали, конечно, его. Однако сам-то он как себя чувствовал?
Ладно, это все прошлое. Теперь другое время, все расставлено на свои места.
6
Смена давно кончилась, но у ворот гаража все еще копались с деталями Мурашко и Муравейко. Они в меру поспорили о нормах с Резниковым, а когда он не выдержал нудного препирательства и двинулся к проходной, задержали Павла.
Он нащупал в кармане злополучный трояк, но парни и не думали просить взаймы.
— Врастаете, товарищ тракторист, в бумаженции? — полюбопытствовал Муравейко, а Мурашко бесовито ухмыльнулся. — Врастаете, значит? — Муравейко отбросил торцовый ключ, присаживаясь на мазутную каретку. — А у нас вся надежда на вас, между прочим. Мы так полагаем — это великое дело: нового человека сюда двинуть. Чтобы он все болячки изнутри расковырял. Верно я говорю?
Павел наступил на головку брошенного ключа, кривая ручка подскочила, больно стукнула по ноге. Отшвырнул ключ — на ладони осталась масляная полоса. Мурашко подавил свою ухмылку, достал из оттопыренного кармана хлопковые концы. И было в его движении что-то простое, товарищеское, когда протягивал их Павлу.
— Какие болячки? — спросил Павел, возвращая смятый клубок.
Парни переглянулись.
— Разные… — по обычаю, взял на себя разговор Муравейко. — За последнее время, правду сказать, многое к лучшему у нас повернуло. Вон у вахты, помните, какая яма была? Новый директор с этой ямы начал, честь ему и хвала.
Достал из кармана никелированный портсигар с богатырями на тисненой крышке, деликатно щелкнул замочком, предлагая папироску. В портсигаре был «Беломор» — парни, стало быть, подшибли вчера и на папиросы.
— С запчастями вроде бы получше стало… Но вот копнуть поглубже, в самую середку, в руготню вокруг трактора, что-то охотников не видно. А ведь там-то и сидит главная закорючка!
— Плохо зарабатываем? — доверительно склонился Павел и чиркнул спичкой.
Муравейко прикурил, затянулся на полный вдох.
— Не плохо. В том-то и дело, что болячки у нас тайные. Обоюдная любовь вроде бы… А в темную ночь из-за этих добрососедских отношений пожар может произойти.
— Не сколько зарабатываем, а к а к зарабатываем, лучше гляньте, — добавил Мурашко и замер вдруг под взглядом напарника.
— Деньги, они рабочему, конечно, не во вред, — снова издалека начал Муравейко. — Культурно жить хотим, пора. Семейные вон машины покупать начинают, дачи строят, как Рокфеллеры-младшие! Интерес, в общем, имеется. Но чтобы вкалывать на совесть, этого пока нету. К заработку, сказать, равнодушие, Павел Петрович. Это почему?
Павел курил, ждал.
Муравейко помедлил и сам же ответил на вопрос:
— Хочется ключом эту самую зарплату вывернуть, а не карандашом, если хотите знать. Чтобы не кланяться Кузьмичу. Как у вас на трассе было: что сделано, то и твое. Чтобы вера была в свои руки, а не в карандаш.
Павел что-то начинал понимать.
— Погодите, скоро новые тарифы будут, тогда разом все отрегулируется, — заверил он.
— У нас в гараже новые ставки вводить нельзя, — с сожалением возразил Муравейко. — Из министерства, конечно, могут прислать справедливые ставки в расчете на мой ключ и сноровку. Но Кузьмич опять же пустит в дело вечную ручку. Вот и выйдет: денег-то больше, а справедливость опять в стороне. Понятно вам? Это дело химия, тут без пол-литры ни черта не поймешь!
— С пол-литрой оно, ясное дело, понятней! — заржал Мурашко.