Они вышли из вырубки. Делянка давно опустела.
— Пойдем теперь со мной на разнарядку, Степан Данилыч. Припозднились здорово…
Глыбин остановился, тряхнул плечами, поправляя сползшую телогрейку. Звякнул лезвием топора о пилу:
— Куда-а?
— На разнарядку, — очень спокойно повторил Николай, не сбавляя шага.
— Я там вроде бы ничего не потерял, товарищ начальник.
— Там видно будет… У нас, понимаешь, какая нужда. Для бурения нужна хорошая, жирная глина. Называется она тампонажной. Без нее бурить нельзя, а добывать по мерзлоте очень трудно. Нужно упорство и аммонал. И я решил — по тебе это дело. Подбери бригаду, человек десять. Разрешаю на выбор. Открывай карьер и давай-ка мне глину. Будет нефть — будет и твой труд на первом месте. Обеспечишь?
Глыбин ничего не отвечал, но и не спешил возражать.
— Когда развернется бурение, у нас будет целое хозяйство по добыче тампонажной глины. Научишься палить аммонал — получишь ценную квалификацию, — убеждал его Николай, — вместо той самой, что семеро навалят… Согласен?
* * *
Недалеко от конторы встретили старуху с узлом. Несмотря на густые сумерки, Николай узнал Каневу-вдову.
— Куда направляешься, Акимовна?
Старуха с усилием подняла из-под узла голову.
— В барак, куда ж еще. Семен Захарыч приказал перебираться от него. Неспособно и правда в этой квартире мне оставаться…
Николай оторопел:
— Постой, погоди! Иди назад! Вовсе совесть потерял человек! Иди домой, говорю, и не слушай его.
Старуха недоверчиво еще топталась на месте, пытаясь вытереть взмокший лоб о ватник, — кто знает, слезы или пот выедали ей глаза.
— Иди, иди, Акимовна, говорю. Шумихин ко мне в контору переселится нынче же!
В конторе Шумихин волком глянул на Глыбина, сунулся к Николаю с бумажкой:
— Врачиха двух верхолазов отстранила от работы, что делать? Я бы ее самое к чертям выслал из поселка! Пускай в городе культурных дамочек пользует, а тут нечего дезорганизовывать!
Николай положил справку под стекло, не обратив на нее особого внимания.
— Ты, Семен Захарыч, лучше объясни: как это ты старуху Каневу из дома выселил? Чем думал?
Шумихин не на шутку удивился:
— Что ж, по-вашему, я и дальше с ней вдвоем должен проживать? Потерпел, сколько возможно, целую траурную неделю, — и хватит. Квартиру-то Назару давали, а не ей…
Бешенство перехватило Николаю горло.
— Ну, вот что. А если тебя оттуда выселить, чтоб ты не смущал по ночам вдовицу, тогда как? — кое-как справившись с собой, жестко, без тени улыбки, спросил Николай. — Выгнать тебя самого, ежели кто-то из вас лишним оказался!
— Как так? Я десятник все же!
Николай махнул в запальчивости рукой.
— Эх ты, Семен Заха-а-рыч!.. — И с безнадежностью сплюнул. — Одним словом, переходи сюда, ко мне, а старуху оставь в покое. Подселим к ней еще двух-трех девчат, и пусть живет на здоровье. Ведь у нее горе какое, а ты — ворошить. Подумай хорошенько!
— Не пойму, чего вы хотите, — обиделся Шумихин.
— Горбатого могила исправит — не мной сказано. Сегодня же перебирайся сюда, понял? А сейчас позови поскорее Ухова и Дусю Сомову, будем о пайке верхолазов говорить.
Пришли на разнарядку Кочергин и Федор Иванович Кравченко. Старик подтолкнул молодого бурмастера к столу:
— Говори сам.
Федя положил перед начальником замысловатый чертеж, а Кравченко пояснил:
— Кулака молодого не видали? Изобрел дроворезку на ременном приводе и молчит себе. Ждет, пока собственная буровая вступит в работу. Это как?
— Да неверно это, Федор Иванович, ей-богу! — покраснев, басил в собственное оправдание Федя. — Неверно, говорю! Вот, посоветовался на свою голову с механиком, а он за руку меня, как вора.
Уже вторую неделю молодой бурмастер действительно изобретал самодельный станок-дроворезку. Котельная у Золотова пожирала ежесуточно до шестидесяти кубометров дровяного швырка, приходилось на разделке держать целую бригаду. Циркулярной пилы в техснабе не нашлось, и Кочергин решил найти выход на месте.
— Станок приспособим, верное дело! — радостно потирал руки Федор Иванович. — У нас же двадцать колес в машинном и насосном вертятся! Склепаем раму из уголка — балансиром — и пожалуйста!
Золотов заинтересованно перехватил чертеж, вертел его в руках так и этак, заключил:
— Как будто все верно. Раму, положим, сами склепаем. А как же с дисками быть? Пилить дрова-то чем, собственно?
— Эту мелочь, думаю, нам дадут, — сказал Николай.
— Станок тоже мелочь, а ведь не нашли?
Илья Опарин, молча наблюдавший весь разговор, поддержал Золотова.
— Не дадут дисков, Николай, — сказал он. — На складе их в самом деле нет, наверное, а чтобы изыскать на предприятиях, до этого там вряд ли додумаются.
— Почему же?
— Начальник там, как говорят, человек «от» и «до».
— Старостин, кажется? Тот, который снабженцев своих пуще глаза бережет?
— Он самый! Я у него работал на Красном ручье, когда он был еще начальником участка. Повысили человека, в управление посадили, а вот пилы пустяковой достать так и не научился до сих пор.
— Ладно, посмотрим…
Николай написал требование на диски и передал сидевшему тут же экспедитору. А Кочергину сказал:
— Давай делай! Федор Иванович поможет! Сотворите такой балансир, чтобы обе буровых дровами обеспечивал! Хорошо?
Вошел Шумихин в сопровождении завхоза и новой заведующей пищеблоком.
* * *
Ох как ждал Ухов этого делового вызова!
Прошлый разговор с Горбачевым и Шумихиным поверг его в испуг, все карты были биты. Потом пришла спасительная бумага, но она еще ничего не решала, поскольку завхоз уже успел достаточно изучить своего начальника. Только общая работа! Только она могла как-то помирить с ним Горбачева! И вот Горбачев не обошелся-таки без него, вызвал на разнарядку…
Но с первых же минут, с небрежного кивка Горбачева, Костя понял, что надежды его не оправдались. С ним говорили только так, принужденно и временно, хотя он сам в этот вечер старался быть особенно предупредительным.
Речь шла об усиленном питании для верхолазов, и Горбачев больше советовался с этой девкой Сомовой и Опариным, а Ухову просто скомандовал, что и как выдавать для кухни.
Ничего не изменилось. Костя возвратился в свою хижину при складе хмурым, задумчивым. У накаленной «буржуйки» его ждали счетовод и Яшка Самара.
— Ну как? — поднялись они дружно навстречу, жадно всматриваясь в озабоченное лицо шефа.
— Сказка про белого бычка, — хмуро ответил Костя. — Надо принимать контрмеры, братья славяне. История вступает в свою трагическую фазу.
Они выпили под скудную закуску (на списание недостачи в каптерке теперь надеялись мало), потом Ухов швырнул на стол пачку пустых бланков, указал на них Сучкову:
— Ты, грамотей, будешь сейчас фиксировать тезисы. А завтра, на досуге, перепишешь все заново с изобразительной силой, чтобы пробрало государственные умы до дна! Понял?
Тезисы, которые начал излагать Ухов, являли собой незаурядную изобретательность завхоза. Чтобы свести счеты с ненавистным начальником участка, Ухов воспользовался старым способом, кстати, весьма простым, как веревка, из которой обычно делают петлю.
Ухов был лишен всякой возможности открыто противостоять Горбачеву хотя бы потому, что тот был прав и был его прямым начальником. Значит, против Горбачева следовало восстановить нечто всесильное, способное сокрушить человека сразу, наверняка.
— Значит, так, — сказал Ухов и загнул мизинец. — Пиши! «В результате преступной халатности — нарушение правил техники безопасности и падение верхолаза с вышки. Заключение врача ложное, дабы выгородить непосредственного начальника… Второе! — Ухов прижал сразу средний и безымянный пальцы. — Карьеристские устремления и вывод на работу в актированные по атмосферным условиям дни. И, как следствие, смерть лучшего бригадира-стахановца товарища Канева, сказавшаяся на моральном уровне всего коллектива… С участка начали бежать комсомольцы, передовые рабочие, как, например, член буровой бригады, молодой специалист из коренного населения Рэ Бажуков. Нас, вполне естественно, заинтересовало и политическое лицо гражданина — это подчеркнуть! — именно гражданина, поскольку товарищем мы называть его не можем при всем желании! — гражданина Горбачева. Во имя чего же и во имя кого действует этот человек, позорно укрывшийся от фронта в северном тихом углу? Оказывается, он потакает всякой отрицаловке типа Глыбина и Останина и, несмотря на факты саботажа с их стороны, не принимает никаких мер…» Указать: «Подтвердить может старший десятник-коммунист товарищ Шумихин».